Линда открыла глаза — отец был один. Мелькнула смутная мысль — не влюбилась ли она в Стефана, хотя они почти и незнакомы. Бред какой-то — не успев очнуться после того, как какой-то кретин угрожал мне и чуть не убил, я начинаю думать, не влюблена ли я.
— О чем ты думаешь?
— А где Стефан?
— Пошел перекусить. Я сказал ему, чтобы ехал домой, но он захотел остаться.
— Я хочу пить.
Он принес ей воды. У Линды немного прояснилось в голове, в памяти начали всплывать детали.
— Что с тем, кто на меня напал?
— Они его взяли.
Линда села в постели так резко, что он не успел ее остановить.
— Ляг!
— Он знает, где Анна. Может быть, и не знает, но сказать что-то по этому поводу он определенно может.
— Утихомирься и ляг…
Она неохотно подчинилась.
— Я не знаю, как его зовут. Может быть, Тургейр Лангоос, но это не точно. Но он наверняка знает что-то об Анне.
Отец сел на стул рядом с койкой. Она скосила глаза на его часы. Четверть четвертого.
— Ночи или дня?
— Ночи.
— Он грозил мне. Схватил за волосы.
— Мне совершенно непонятно, какого черта тебя понесло в Копенгаген.
— Долго рассказывать. Но тот, кто меня ударил, может знать, где Анна. С ней он мог проделать то же самое. А может быть, он имеет отношение и к Биргитте Медберг.
Он покачал головой:
— Ты устала. Врач сказал, что какое-то время тебе будет трудно сосредоточиться.
— Ты не слышал, что я сказала?
— Я все слышал. Как только врач тебя посмотрит, мы можем ехать домой. Ты поедешь со мной, а Стефан захватит твою машину.
До нее начало понемногу доходить.
— Значит, ты не веришь мне? Что он мне угрожал?
— Я совершенно уверен, что он тебе угрожал. Он признался.
— Как — признался?
— Что он тебе угрожал, потому что он думал, что ты купила в этом доме наркотики, и хотел их отнять.
Линда уставилась на отца. Что он такое говорит?
— Он угрожал и говорил, что лучше будет, если я забуду даже имя Тургейра Лангооса. Он не сказал ни слова о наркотиках.
— Радоваться надо, что все обошлось. Что случайно там оказалась полиция. Ему будет предъявлено обвинение — избиение и попытка ограбления.
— Никакого ограбления не было. Речь идет о владельце дома за церковью в Лестарпе.
Он нахмурился:
— Какой еще дом?
— Я не успела тебе рассказать. Я нашла в Лунде дом, где жила Анна. Это привело меня в Лестарп. После того как я расспросила про Анну, все куда-то исчезли. Единственное, что мне удалось узнать, что владелец дома — некий норвежец по имени Тургейр Лангоос и что он живет в Копенгагене.
Отец долго на нее смотрел. Потом достал блокнот.
— Этого человека зовут Ульрик Ларсен. И, если верить датской полиции, Ульрик Ларсен отнюдь не из домовладельцев.
— Ты опять меня не слушаешь.
— Я все слышу. Но ты будто не понимаешь, что этот человек признался, что хотел отнять у тебя наркотики и что сбил тебя с ног.
Линда отчаянно закрутила головой. Боль в левом виске усилилась. Почему он не вникает в мои слова?
— У меня совершенно ясная голова. Я прекрасно помню, что меня сбили с ног. Но я тебе рассказываю, как все было на самом деле.
— Думаю, что так и есть. Но по-прежнему не понимаю, что ты делала в Копенгагене. После того, как довела Мону до истерики.
Линда похолодела.
— Откуда ты знаешь?
— Она звонила. Произошел какой-то дикий разговор. Она говорила так невнятно, что можно было подумать, что она пьяна.
— Она и была пьяна.
— Что ты обрушилась на нее с обвинениями, что ты поливала грязью и ее, и меня. Что она совершенно раздавлена. И этот бухгалтер, ее муж, куда-то уехал, и ей совершенно некому помочь.
— Мамочка шаталась по кухне голышом с бутылкой водки в руке.
— Она сказала, что ты к ней подкралась.
— Ни к кому я не подкрадывалась. Вошла через веранду. Она была настолько пьяна, что на ногах не стояла, и все, что она напела тебе по телефону, все не так.
— Ладно, потом поговорим.
— Спасибо большое!
— Так что ты делала в Копенгагене?
— Я уже сказала.
Он покачал головой:
— Тогда, может быть, ты можешь объяснить, почему в полиции сидит человек, задержанный за то, что пытался тебя ограбить.
— Нет, не могу. Я не могу объяснить и то, почему ты не понимаешь или не хочешь понять то, что я тебе долблю.