Особенно,... 
72 
Вика поднялась и послушно пошла в кабинет главного. В коридоре второго этажа она увидела своего однокурсника, тоже проходящего интернатуру, – Сашу Маркунина – целующегося с медсестрой. Нервы не выдержали. Случилось то, чего Вика боялась больше всего.
– Маркунин, ты можешь дождаться, пока дежурство закончится? – поморщившись, спросила она, проходя мимо. – Или гормоны в башку лупят?
– Слышь, Амерханова, что ж ты, как та собака на сене и сама не жрешь, и другим не даешь? – с досадой спросил Маркунин, перестав целоваться, но не отпуская медсестру. – Это ж только тебе ничего в башку не лупит! Что с тобой только мужик делал?
– Что надо было, то и делал, – огрызнулась Вика.
– Могу поспорить, что всего один раз, – едко заметил Маркунин и, повернувшись в медсестре, сказал. – Не обращай внимания. Это у неё постоянно.
– Сюда главный идет, – открывая дверь кабинета, сказала Вика.
– Ему по барабану. Он, в отличие от тебя, ещё на всю голову не приболел.
Вика зашла в кабинет и села у столика с компьютером. Через несколько минут пришел главврач. Он щелкнул замком, пояснив «чтоб не мешали», взял со своего рабочего стола несколько исписанных листков и подал Вике.
– Приведи, пожалуйста, это в порядок. Не охота мне возиться.
– Давайте я возьму домой и всё сделаю, – предложила Вика.
– Дома тебе есть чем заняться. Посиди в тепле. Погода сегодня отвратительная. Генрих действительно либо из помощи населению возьмет врача, либо с Борисом без тебя справится.
– Ладно, – вздохнула Вика.
Она начала набирать текст. Главврач включил музыку, закурил и предложил ей сигарету. Вика отрицательно покачала головой.
– Вик, что ты сегодня совсем потухшая? – спросил он.
– Я потухшая? – Вика попыталась сделать вид, что всё в порядке.
– Ты, ты. Сидишь, как воробышек, нахохлилась. Даже сутулишься. Никогда такого не было.
– Нормально всё, – она лихорадочно пыталась придумать, что бы ему ответить.
– А сутулишься чего?
– Да ерунда. Неудачно повернулась и трапецию закрепостила, – соврала она.
– А попросить кого-нибудь размять в голову не пришло? – он улыбнулся. – Хоть своих.
– Неудобно как-то.
– Почему неудобно? Ну, допустим, Бориса я бы просить и сам не стал, от него с души всех воротит, а Генриха, по большой дружбе, сам Бог велел.
– Всё равно неудобно.
– Из-за этого ты не хотела отчет набирать?
– Ну да…
– Ладно, оставь, я сам всё сделаю, – он потушил сигарету и подошел к Вике. – Давай я тебя чуть-чуть подправлю.
Она не успела ничего ответить, прежде, чем его руки коснулись её затылка. Снова случилось то, чего она панически боялась – её начала бить крупная дрожь. Вика покраснела и из последних сил старалась не расплакаться.
– Что с тобой? – руки главного на секунду замерли.
– Ничего, – чуть слышно прошептала Вика. – Перестаньте…
– Девочка, что же ты с собой делаешь? – он повернул кресло, в котором сидела Вика к себе, и приподнял её голову за подбородок. – Что ж ты мне про трапецию сказки рассказываешь? Тебе ж, просто-напросто, мужика не хватает. Угробиться решила?
– Ничего я не решила… – слезы повисли на ресницах.
– А вот это уже лишнее.
Он поднял Вику с кресла, обнял и прижал к себе. Она почти не пыталась вырываться, не было сил. Ей показалось, что её и хватило только что на слабый шепот:
– Миша…
– Успокойся…
– Миша… перестань…
– Успокойся, маленькая моя, успокойся… я же тебя люблю…
Вместо того, чтобы отпустить Вику, он начал нежно её целовать. Вдруг она сообразила, что его, так же, как и её бьет дрожь. Вика предприняла последнюю честную попытку освободиться от его объятий, но ничего не вышло. Она плохо понимала, о чем он говорит, о чем просит. Всё происходящее было для неё ужасным, но отказаться от всего этого она не могла…
Ещё ужаснее для Вики стало то, что когда всё кончилось, она почувствовала себя лучше. Михаилу пришлось ещё довольно долго утешать её и уговаривать, что никто и ни о чем не узнает, и ничего страшного не произошло. И уж совсем ударом было, когда он снова повторил, что любит её.
– Перестань, – вытирая глаза, повторила Вика. – Нет необходимости теперь это мне говорить.
– Почему? Ты что мне не веришь? – в его голосе послышалась горечь.
– Я тебе уже очень давно говорила, что любовь и постель – разные вещи.
– Вика, неужели ты не можешь даже допустить мысли о том, что тебя может кто-то полюбить? Что я могу тебя полюбить?
72 
