— Не знаю, чего в вас больше, Джинни: дерзости или нахальства. Да, я познакомился со столькими людьми, что моя слабая мужская голова идет кругом.
И с этими словами он закружил ее в танце, а она почему-то засмеялась от радости и неожиданного прилива счастья.
— О, вы великолепны!
— Спасибо. Ну а теперь… не хотел бы я ранить ваши чувства, но…
— Я всегда не доверяла людям, начинающим разговор этими словами. Всегда на свет появляется «но».
— Джинни…
Набрав в грудь воздуха, Алек наконец решился:
— Где вы взяли это платье?
— Сшила у одной из лучших модисток в Балтиморе.
— Не может быть. Оглядитесь, есть ли в зале хоть одна дама, одетая в такой кричаще яркий синий атлас? И разве на ком-нибудь вы заметили такое огромное количество белых бантов и оборок?
Джинни почувствовала острую боль в сердце и тут же невероятное смущение:
— Действительно, на платье довольно много бантов. Я сама так думала, но мисс Эберкромби заверила, что это последняя мода, а я просто говорю глупости.
— Мэри Эберкромби?
— Да, существуют две мисс Эберкромби. А она — одна из лучших. Платье… оно в самом деле не очень хорошо выглядит?
Выражение в ее глазах едва не заставило его замолчать. Алек никогда не видел столь беззащитно-уязвимого взгляда, и ему почему-то совсем не понравилось то, как подействовал на него этот взгляд. Но так больше продолжаться не может.
— Простите, Джинни, но это вопиющая безвкусица. Она шьет вам и другие платья?
Ранимость мгновенно исчезла, сменившись бесстрастной, почти тупой маской.
— Да, еще несколько. У меня не такой большой гардероб, как вам известно, и все наряды уже старые и вышли из моды.
Как ей объяснить?
Алек решил пока ничего больше не говорить, не желая ранить девушку еще сильнее или, того хуже, вызвать ее гнев. Он снова закружил Джинни и с облегчением услышал, как та смеется.
— Люди были добры к вам?
Джинни склонила голову набок:
— Довольно вежливы, полагаю. Большинство из них — друзья и знакомые отца.
— А дамы?
— Холодно-церемонны, если понимаете, о чем я. Только не возьму в толк, что произошло. Конечно, мы с отцом уже больше года не бываем в обществе, но они, кажется, очень рады его видеть.
— Хотите, объясню, в чем дело?
Джинни неприязненно взглянула на Алека:
— Вы, чужак? И к тому же англичанин? И хотите объяснить мне…
— Да. Послушайте, Джинни. Я не стал бы вам лгать. Вы выполняете на верфи мужскую работу. Вы оскорбили дам, когда решили вырваться из их тесного, ограниченного круга. Вы нарушили неписаные законы и вызвали раздражение у мужчин тем, что угрожаете их положению и, кроме того, одеваетесь в мужской костюм и суете нос в их дела. А теперь вам вздумалось нарядиться, как… — Оглядев Джинни с ног до головы, Алек вздрогнул: — Как чучело, омерзительно-безвкусно и вообще непонятно в каком стиле. Они дождались возможности свести счеты, а вы просто облегчили им задачу.
— Это все истины, которые вы хотели мне высказать, барон? — спокойно осведомилась Джинни.
— Да, и мне очень жаль, что пришлось вас обидеть, Джинни… Ой! Вы специально это сделали?
Джинни снова с силой опустила каблук на носок туфли Алека, с трудом отказалась от удовольствия врезать ему кулаком в живот и вместо этого повернулась и, гордо подняв голову, удалилась посреди танца, оставив барона Шерарда в одиночестве смотреть ей вслед и чувствовать себя при этом полным идиотом. В этот момент Алек думал лишь о том, что, будь они наедине и так близко, как несколько секунд назад, обязательно сорвал бы с нее это отвратительное платье и хорошенько отшлепал бы по голой заднице. При этой мысли пальцы сами собой судорожно сжались. У нее, должно быть, очень белые ягодицы, упругие, гладкие и круглые.
Алек покачал головой собственным мыслям и медленно, беззаботной походкой, словно подобное поведение партнерши было для него самым обычным делом, пробрался сквозь танцующих, только чтобы немедленно очутиться в обществе Лоры Сэмон.
Она была самим очарованием и нежностью, и, решив, что хочет ее, Алек улыбнулся в знак согласия, когда красавица пригласила его поужинать с ней завтра вечером. Вскоре к ним присоединились другие гости.
Не Лора начала этот разговор, но когда настала ее очередь, именно она старалась больше всех.
— Взгляните только на Джинни Пакстон. Клянусь, в жизни не видела ничего более ужасного, — провозгласила косоглазая молодая леди, наделенная природой не только чрезмерно пышной фигурой и одутловатым лицом, но и мучнисто-белой кожей.