Кошачье зрение куда бледнее человеческого. И цветов никаких не разобрать, и предметы как бы не в резкости, но его вполне хватает, чтобы углядеть впереди яму или колдобину, низкую ветку или поворот тропы. Буквально через несколько минут впереди стали различимы и скачущие всадники, с посвистом подгоняющие чужих лошадей. Как ни торопились ночные тати, а кони нестись в темноте со всех ног не хотели. Они тоже берегли свои ноги и глаза.
Угонщики услышали топот, заметались — перекрывавший единственный проезжий путь табун не давал им возможности скрыться. Один из них, понадеявшись на темноту, спрыгнул с седла, шарахнулся в сторону, прижался к дереву. Середин, выдернув саблю, принял чуть вправо, на всем ходу рубанул его поперек спины и помчался дальше. В этот раз у него не дрогнуло ничего, даже в самой глубине души. Сказалась извечная ненависть честного человека к захребетникам, готовность любого нормального работяги без колебаний придавить мразь, едва только ее перестанет прикрывать теплое крыло Уголовного кодекса.
Внезапно конная масса резко замедлила ход и слегка расползлась в стороны. Несчастный конокрад жалобно взвыл, оглянулся, слепо щурясь на дорогу, потом вспрыгнул в седле на ноги, шагнул вперед, словно надеясь перебежать живое препятствие по спинам, но уже на третьем коне потерял равновесие и ухнулся под копыта.
— Тпру!!! — предупреждающе крикнул для ратников Середин, придержал скакуна, поднялся на стременах, вглядываясь вдаль. — Воевода, они большую часть коней бросили, а десятка два угнать пытаются, пока мы тут застряли.
— Ну, так веди, коли видишь! — скомандовал Поганый и добавил уже для своих: — Лихай, Светозар, останьтесь. Отгоните табун обратно.
— И пусть конокрада подберут, — добавил Олег. — Он где-то здесь, под лошадьми валяется.
Ведун послал гнедую вперед, и та принялась послушно проталкиваться вперед. Медленно, слишком медленно.
— Уйдут… — скрипнул зубами Середин.
— Рассвет скоро, — отозвался Валах. — Ты их токмо сейчас далеко не упусти. А как солнышко выглянет, мы их враз переловим.
Они проталкивались через табун не менее получаса — но зато потом Середин вновь перешел в стремительный галоп, прижавшись к конской шее и внимательно вглядываясь в дорогу. Не могли конокрады черной ночью так же быстро скакать! И табун, пусть небольшой, гнать — работа не самая легкая.
Внезапно что-то изменилось… Олег остановил отряд, закрутил головой.
— Ты чего, ведун? — не понял воевода.
— Предчувствие у меня нехорошее, Валах, — пробормотал Середин.
— Пока ты тут чувствуешь, конокрады уйдут!
— Опять тебе мои предчувствуя не нравятся, Поганый? — огрызнулся ведун. — Помолчи, дай разобраться…
Итак, что-то изменилось на дороге. Что-то важное, но не сильно бросающееся в глаза… Он развернул гнедую, медленно поехал назад и спустя сотню шагов увидел то, что искал:
— Смотрите: здесь трава вдоль тракта вытоптана, ветки у кустов и деревьев поломаны. А дальше — уже нет. Значит, повернули здесь тати куда-то… Ну-ка, тихо…
Коли конокрады повернули куда-то к тайному схрону, то затаиться должны были, чтобы убежище топотом и говором не выдать. Вот только не могут кони целым табуном бесшумно стоять…
— Ага… — Ведун услышал по правую сторону недовольное всхрапывание, спешился, прошел вдоль зарослей, подергивая ветки. И действительно — после одного из рывков молодая осинка повалилась на дорогу. Олег принялся торопливо расчищать поворот, замаскированный недавно срубленными деревцами, потом вернулся в седло.
— Погодь, — остановил его Валах. — Ужо светлеет небо-то. Сейчас рассветет, так сразу и вдарим.
— Тогда без меня, — покачал головой Середин. — После ночного зрения я поутру просто слепну минут на двадцать. Только мешаться стану.
— Ну и ладно, ведун, — кивнул Поганый. — Ты свое дело сделал, теперича не беспокойся. Мы тоже кое-что умеем…
Небо и вправду стало наливаться светом. Олег отъехал в сторону, закрыл глаза, дожидаясь неизбежного. Еще немного — и даже сквозь веки прямо в сердцевину мозга ударило ослепляющей болью.
— Ква, — пробормотал он, различив сквозь острую резь в голове лихой посвист, грозные крики: «Ростов!!!», лязг железа, крики боли.
Пара минут — и все стихло. Середин ждал. Ждал, борясь с любопытством и слыша, как рядом стучат по дороге копыта, похваляются славными ударами ратники, как кто-то громко и жалобно плачет. Наконец, веки из просто темных стали слегка розовыми. Это означало, что глаза снова научились различать цвета, и ведун рискнул, прищурясь, оглядеться вокруг.