— Ага, все как есть исполню, батюшка, — кивнула баба.
— Ну, а я со своей стороны тоже сейчас добавлю. Чтобы хорошенько проняло. Пошли, ковш воды холодной ему на башку глупую плесни, пусть слегка в себя придет, чтобы услышать меня мог.
Хозяйка ради дорогого гостя не пожалела целого ведра — холоп аж подпрыгнул на лавке, уселся, закрутил головой, захлопал глазами. Узнав князя, упал на колени:
— Ой, прости, Андрей Васильевич. Я тут заспался маненько… Я сейчас, я счас. Токмо порты… порты…
— Ты не беспокойся, Триша, я на тебя не гневаюсь, — даже и не думая сдерживать ухмылки, кивнул Зверев. — Мыслил, через знахаря умелого тебя от зелья хмельного отучить, да тот отказался, сказал: все едино ты на днях преставишься. Каждому человеку на роду ведь ровно точное количество хмельного выпить надлежит. Он в воду глядел, сказал: выпил ты уж свое, всего два корца осталось. Как их выпьешь, падешь тут же в корчах страшных, помучишься судорогами и болями сильными, да душа и отлетит. Посему есть у меня для тебя поручение последнее. Деду моему покойному, по матери, про схрон его передашь, и бабке поклон… Ты слышишь меня, Тришенька?
— Ага, княже, — кивнул холоп.
— Слышишь, да не понимаешь, — тяжко вздохнул Андрей. — Ты вот что. Ныне больше не пей ничего. Как в себя придешь, ко мне явись, дабы поручения запомнить в точности. Гнева моего не страшись: чего теперь на тебя гневаться? И смотри, пока поручения не получишь, не пей! Не то преставишься раньше времени… Понял?!
— Ага, княже…
— А коли так, то проспись давай да на ушкуй приходи. Жду.
Как и подозревал Андрей, в этот день холоп на корабль так и не явился — не устоял перед хмельным соблазном. Он пришел утром второго дня. Трезвый, как предрассветная росинка, тихий и с совершенно дурными глазами — как у кота, сладко заснувшего в куче белья, а потом извлеченного из стиральной машины.
— Ну, наконец-то! — с радостью встретил его князь Сакульский. — Ну, ты как, в уме ныне?
Холоп пугливо опустил голову:
— Здрав будь, князь Андрей Васильевич.
— Ну, тебе того же желать бесполезно, — с холодным спокойствием ответил Зверев, — ты лучше слушай да запоминай. В мире ином найдешь деда моего по матери, скажешь, что схрон его, что на черный день оставлял, мы не тронули. И спроси, надо ли его перезахоранивать. Коли да, то пусть знак какой подаст. А бабушке поклонись, от меня передай, что помню, а могилку не навещаю оттого, что в родные места не попасть никак. Ну, поведай, что творится тут, что отправился я в имение новое, что занят весь в делах, в хлопотах. Все запомнил в точности? Ну, ступай. Ты не бойся, службу заупокойную я по тебе закажу по всем правилам. Ты токмо про поручение не забудь…
— Идти? — не поверил своим ушам холоп.
— Ступай, ступай. Чего я тебя в последний день занимать стану? Ты готовься, все же помирать придется, мир наш покидать. Ступай.
Тришка развернулся и, поминутно оглядываясь, побрел вверх по тропе.
— За что ему милость такая, княже? — не утерпел от вопроса Левший.
— Либо помрет сегодня, либо пить бросит, — не вдаваясь в подробности, объяснил Андрей. — Пусть сам выбирает. А мне что так, что так легче будет.
О сделанном Тришкой выборе на ушкуе узнали через день, когда на причал бесшумно спустилась большегрудая девка лет шестнадцати, в костяном, украшенном перламутром венце, с толстой косой ниже пояса, нарумяненными до багровости щеками, в полотняной рубахе с вышитыми красными и зелеными ромбиками рукавами. Поверх рубахи был надет красный сарафан, подхваченный под грудью пояском, а ниже — сплошь покрытый разноцветной вышивкой. Из-под юбки у девки при каждом шаге выглядывали бисерные туфельки. Кажется, кожаные.
Выглядела она так, словно явилась на праздник, к которому готовилась всю предыдущую жизнь. В руках ее покачивалась прикрытая лоскутом чистой ткани ивовая корзина.
Холопы, девки, княгиня и сам Андрей замерли при таком явлении, ожидая продолжения.
— Здоровия вам, люди добрые, — чиркнув по земле ладонью, низко поклонилась девица. — И тебе добра и долгих лет, князь наш, Андрей Васильевич.
— Здравствуй, здравствуй, девица, — кашлянул Зверев, нутром чуя неладное. — С чем пришла, красавица?
— Вот, — откинула она тряпицу с корзины. — Яиц я вам куриных принесла, малины, с медом варенной, земляники лесной, кувшин мяса тушеного. Кабанчика о прошлом годе зарезали. Хороший был, жирный.