— А, и пускай! Если хоть половина с мужиками вернется, у нас половина пашен пустующих заколосится. Дорогая, надеюсь, тебя не очень испугают несколько хлопотливых дней?
— О чем ты, суженый мой? — запахивая на груди шубу, выглянула Полина и тоже вздрогнула от неожиданности: — Что это, Андрей?
— Это наш пастырский долг, княгиня. Придется тебе несколько дней на постоялом дворе пожить, чтобы они ночью одинокими в чужом городе не оставались. Надо же, раньше Левшия явились! Без него не знаю, куда и размещать. — Он сладко потянулся и громко рявкнул: — Риус! Хватит спать, ты не медведь в берлоге! За кормчим в Запорожское сбегай, а то ведь не найдет дороги старик. И прочих холопов поторопи, отчаливать пора. А почему печь по сей час не топлена, единственная моя?
Вмешательства Полины не потребовалось: девки выскочили на причал еще раньше мальчишки и застучали под навесом поленьями.
Как ни старалась княжеская свита, а отчалить удалось только через два часа. Виноват оказался сам Зверев: ведь для каждой пассажирки требовалось наговорить ее угощение — в стороне от прочих, отдельно. Судя по головным уборам, семь девушек и четыре молодые женщины. Наверное, все старые и молодые девы со всего княжества. Лишь когда солнце уже успело хорошенько прогреть воздух, разогнав над заводью слабенький туман, Лучемир встал возле кормового весла, прокашлялся и дребезжащим голосом приказал:
— Носовую отпускай! — Чуть обождал и, стоило течению оторвать нос от причала, рявкнул: — И кормовую!
Ушкуй неощутимо отделился от причала и медленно покатился в заводь. Старик послюнил палец, поднял над головой и махнул рукой:
— Парус носовой на всю вытягивай! Шевелись, не то на весла посажу!
Корабельщики гроздью повисли на канате, вздымая косой парус к мачте — он наполнился ветром и практически на месте провернул судно вокруг оси, направив носом вниз по течению.
— Аккурат по стремнине идем, деда.
— А то я сам не знаю, Рыжий, — снисходительно хмыкнул Лучемир и взял конец руля под мышку. — На простор вырвемся — еще и главный поставим. Ветер ныне попутный. За три часа до Корелы дойдем.
По Ладоге гуляли пенные волны в сажень высотой, которые всего на локоть-полтора не доставали до борта в середине ушкуя. Пассажирки, сжавшись в испуганные комочки, теснились ближе к мачте, мальчишки же, по необходимости, а то и без, пробегая мимо, с напускной небрежностью опускали руку наружу, подхватывали пену, отирали лицо. Ветер, наполнивший все паруса, разогнал судно так, что оно почти не отставало от проползающих волн — а потому совершенно не раскачивалось и не зарывалось носом. Не то что встречные ладьи, которые метались, как щепки в водовороте, качались с боку на бок и заливались брызгами от разбиваемых форштевнем серых валов. Лучемир что-то весело насвистывал, по своей привычке глядя не вперед, а на небо, и от его безмятежности Андрею тоже было легко и спокойно.
По наитию ведя ушкуй почти точно на север, часа через два кормчий повернул градусов на тридцать на запад, а где-то еще через час рыжий мальчишка занял место у борта на корме перед стариком:
— На два пальца влево промахиваешься, деда!
— Да у тебя и пальца-то еще не выросло, учить он меня будет, — буркнул Лучемир, но слегка сместил руль, подправляя корабль в широкое устье Вуоксы. — Парус большой опускайте, мешаться токмо в гавани будет.
Вскоре широкий белый прямоугольник исчез с мачты. Ушкуй резко сбросил ход, повернул поперек ветра и мелким зигзагом стал пробираться против течения широкой, похожей на череду заливов, реки. Версты через три берега резко сошлись, оставив протоку всего саженей триста шириной, но и этого хватило кормчему, чтобы змейкой проползти через горнило и вырваться на простор Корельской гавани. Впереди, опустив каменные стены прямо в воды реки, на острове посреди гавани темнела крепость. На западной ее стороне, навстречу свенам, поднималась круглая башня, бойницы которой держали под обстрелом и протоку под северным берегом, и подходы к городским причалам.[21]
— К воеводе править али на торг? — поинтересовался, любуясь облаками, Лучемир.
— На торг, — решил князь. — Раньше дела свои начнем — раньше управимся.
— Вон и пристань свободная есть, — вытянул шею Риус. — Перед амбарами. Стало быть, торговая. За серебро причалят.
Низкий портовый город открывался перед ними ровной бревенчатой стеной складов, за которыми тут и там поблескивали золотые маковки церквей, доказывая, что здесь любят не только серебро, но и берегут свои души.