Последние отзывы

  66  

— Чего тебе? — улыбнулся ему Зверев.

— Андрей Васильевич, княже…

— Да, я это, я. О чем просишь?

— Батюшка… Батюшка твой… боярин Василий… Лисьин. Убили его нынешней зимой у Кальмиукского шляха.

— Что-о?! — Андрей ощутил в руках, как трещит разрываемый кафтан, и тут на нем повисли сразу несколько бояр:

— Княже… Княже… Он же не виноват… Успокойся… Княже…

Зверев, пытаясь стряхнуть эту тяжесть, несколько раз дернулся из стороны в сторону, закрыл глаза.

Боярин Лисьин. Отец князя Сакульского. Тот, кто повел его в первый поход, с кем он взял первый замок. Кто дал ему первых друзей и нашел для него любимую жену. Тот, кто совсем недавно признался, что гордится им.

Самым страшным было то, что Андрей никак не мог вспомнить его лица.

— Пустите! Я спокоен! Я спокоен, как мороженый мамонт! Пахом, коня!

Хватка ослабла, хотя воеводы все еще не отпускали его рук и плеч.

— Андрей Васильевич, — подступил боярин Адашев. — Нам всем жаль. Нам очень жаль твоего отца, он был славный воин и добрый человек. Но не нужно так убиваться. Он сейчас в лучшем царствии, он заслужил.

— Я не убиваюсь, боярин! — огрызнулся Зверев. — Я убивать буду! Я всю эту Османию с навозом перемешаю, я ее в пепел изведу! Да пустите же, наконец! Я ныне же еду к царю. Пусть даст мне воинов, и к весне я все это отродье татарское под корень изведу! Всех в землю закопаю! А не даст — сам, по одному ублюдков вырежу! Да отпустите же вы!

— Андрей Васильевич, дозволь слово молвить, — тихо попросил князь Друцкий. — Вот тут грамотка об исполчении ордена. Важный документ, государю о нем знать очень надобно. Хороший повод, чтобы дойти до Иоанна Васильевича, коли вдруг кто препятствовать попытается. Возьми…

Пальцы бояр наконец-то ослабли. Андрей перевел дыхание, забрал свиток:

— Спасибо, Юрий Семенович. Простите, бояре, коли что не так. Прощайте.

Он вырвался из комнаты совета, пробежал по коридору, выскочил на улицу. В сторону шарахнулся холоп с напрочь оторванным воротом. Из шва торчали комья ваты.

— Чего бегаешь, несчастный? — кивнул ему Зверев. — По коням. Как это случилось?

— Прости, княже, не ведаю. Ольга Юрьевна меня послала. Только то и знаю, что нет его более.

Наверное, Андрей в первый день загнал бы всех коней — но Пахом не дал, заставляя переходить на шаг, когда со скакунов начинала падать пена, переседлываться, а сразу за Печорами — просто напоил его вином до полубесчувственного состояния. Только это скакунов и спасло. Наутро князь несколько пришел в себя и стал понимать, что лошади — не мотоцикл, они устают и даже умирают. Не пожалеешь коня — дальше пойдешь пешком. И путешествовать быстрее от этого не получится.

К полудню четвертого дня он въехал в усадьбу, обнял плачущую мать. Она была во всем черном и поначалу вовсе не смогла говорить. Лишь когда дворня собрала на стол и они вместе перекусили, Ольга Юрьевна смогла все рассказать.

— Соратник его к нам заезжал, кланялся. Сказывал, стояли в дозоре, на Кшени… Река там такая. Прознали про набег татарский, пошли перехватывать нехристей. Места там свободные, дорог много. Вот и разделились, дабы охватить. Не дать уйти. Но не получилось. Вернулись обратно — а батюшки нашего с холопами и нет. Поначалу мыслили, задержался в пути. На другой день искать стали. Но нашли токмо через седьмицу… Место, где сеча была. Там лишь косточки остались…

Боярыня опять зарыдала.

— Сиротинушками мы с тобой стали, Андрюшечка… Как же мы теперь… На кого он нас покину-ул… Ни отпеть, ни похоронить некого-о…

Все это было тяжело — но оставить мать в таком состоянии он тоже не мог. Сидел рядом, держал за руки, обнимал. Да и проверить следовало, как дворня, смерды. Может, на послабление стали надеяться? Решили, что хозяйке теперь не до них будет? Пришлось проехать по деревням, показать, что боярин урожденный Лисьин есть, что вот он — их благодетель. Без мужской руки усадьба не осталась. Однако в первый же день Зверев послал в княжество гонца и приказал всем холопам ехать с оружием в Москву.

Только через неделю он рискнул расстаться с Ольгой Юрьевной, ныне уже вдовой, помчался на перекладных дальше, отсчитывая дни и версты. В середине августа он спешился во дворе своего дворца, потратил день на баню и на отдых и опять поднялся в седло — до Александровской слободы оставался последний бросок.

Тайна Иоанна Грозного

Самое обидное для человека — это когда стараешься, тратишь все силы без остатка, выкладываешься на полную катушку, а потом оказывается, что все зря. Острейшее чувство незаслуженной обиды Зверев испытал в Александровской слободе, когда после долгой гонки, после недосыпа, усталости, бережения каждой минуты вдруг выяснилось, что государя-то во дворце и нет. Отъехал с семьей в Троице-Сергиеву лавру, паломник истовый. Молиться ему больше негде!

  66