79 
— Христианину тонуть не с руки, княже. Негожая смерть. Утопленников, знамо, не отпевают. И на кладбище к православным не кладут. Нехорошо.
— Раз так, — решил Зверев, — то и не станем. Тонуть, в смысле. Галеры тут всегда стоят, али наплывами?
— Завсегда, Андрей Васильевич. То есть, летом завсегда, как лед сойдет. Ныне уж, мыслю, уйдут. Встал ведь Дон-то. Теперь месяца два им опасаться нечего. Да и лиман скоро прихватит.
— А по льду в Крым пройти?
— Отсюда никак, княже. У гирла вода застынет, да дальше, в море, не замерзает вовсе. Ну, а до Перекопа идти… Там у крепости стража. По пути — кочевья. Во всех воины зимуют.
— Понял, понял, — кивнул Зверев. — Поехали обратно, коли так. Тут подумать надобно, наскоком этот орешек не расколоть. Подумать, посмотреть. По тому берегу походить, в устье. Авось, отгадка и сложится.
Этой зимой и Андрею, и атаману пришлось изрядно попутешествовать. Вернувшись в острог и узнав, что там нет кузнеца, князь помчался в Царицын — заказал у мастера, что работал при крепости, шесть десятков двушипных крюков по своему рисунку. Опосля, пользуясь окрепшим льдом, перешел Дон, спустился к устью и долго бродил по протокам среди зарослей тростника. Получалось, что большинство из них для прохода стругов годились — вот только распахнуть весла вширь можно было лишь на Мертвом Донце и еще в паре ериков, на остальных пришлось бы толкаться от дна. Вернувшись и отдохнув — если так можно было назвать шестидневный запой — Зверев снова поднялся в седло и вдоль волока помчался к кузнецу. Вернулся с заказом, поднял атамана в стремя, вместе с ним и десятком холопов, от греха переодетых в татар, отправился за Азов и две недели бродил по побережью, пока не нашел небольшой лесок за Бейсугским лиманом:
— Смотри, Саразман, как тебе это место?
— Плохое, княже. Болото кругом. Вон, все кустами заросло. А больше и нет ничего. Где снег ровный, там и вовсе, мыслю, топь. Комары тут и мухи летом, вусмерть загрызут.
— Вусмерть, не вусмерть, а обоз твои казаки сюда смогут провести? Летом как раз и нужен.
— Не получится, Андрей Васильевич. Татары кругом. Перехватят.
— А если на лошадях? Вьючный караван проведете?
— Коли без повозок тяжелых, то попробовать можно. Их, коли вдруг заметят, хоть вскачь можно пустить. Но ручаться не стану. Татары… Тревога поднимется — тут враз сотен пять соберется.
— Не соберется, — покачал головой князь. — Есть у меня предчувствие, что им будет не до того… Хорошее тут болото. От Азова не видно, с галер тоже. Вон, мыс какой выпирает. Со степи тоже. Верст десять густых кустов да топких плешей. Схрон в таких местах делать сподручно. Боюсь, его, родимого, строить и придется.
— Зачем он нам, княже, за полтораста верст от дома?
— Потом расскажу. Если «срастется». Прикину еще кое-какие мыслишки… Авось, и выйдет.
— Загадки у тебя все, княже, загадки…
— Боюсь сглазить. Место запомнил, атаман? Тогда возвращаемся.
Они скакали назад по степи, уже похожей на мелко заштрихованную бумагу. Каждое утро теплое весеннее солнышко пробивало в насте талые норки, которые постепенно сливались в полоски, и каждую ночь зима отбивала атаки, прихватывая землю. Но вновь приходил рассвет — и холод отступал, оседал вниз вместе со снежными сугробами. Март еще не перевалил за середину — а здесь, на юге, вовсю наступала весна. Скоро потекут настоящие ручьи, сольются в протоки, скатятся в реки — и разольется половодье. Время, когда мир превращается в острова, и в отрезанных от соседей, от друзей и от врагов крепостях остаются только два развлечения: пиво и вино.
При мысли об этом князю Сакульскому становилось жутковато.
Но все оказалось не так страшно. В веселый праздник первого апреля — о котором здесь, впрочем, никто еще не подозревал, — случилось знаменательное событие: в остроге закончилось хмельное. То есть — абсолютно, целиком и полностью. Все запасы оказались истощены. Если Андрей правильно понял порядок казачьей жизни, то это означало, что у них наступал «сухой закон» самое меньшее на полгода: до тех самых пор, пока вернувшиеся после набегов православные воины не съездят в ближайшие селения и не сменяют зипуны на свежесваренное пиво или южное яблочно-вишневое вино.
Казаки сделались серьезнее, начали проверять замки пищалей и запасы пороха, точить сабли и ножи, править топоры. Вытащили на свет божий упряжь и проверили все седла, ремешки, колечки и карабины. Церковь витязи посещали теперь не только на заутрене, но и на вечерне. Правда, к исповеди пока не подходили. Зверев тихо подозревал, что церковный кагор тоже был выпит — но мог и ошибаться.
79 
