17 
— Тебе трудно понять это.
— А я не понимаю только одного: почему по тебе не заметно, что ты страдаешь? По крайней мере из-за Хайтама. Почему?
Она сказала то, о чем не собиралась. Будто ее голос существовал сам по себе и у нее не было возможности им управлять.
— Откуда тебе знать, что творится у меня в душе? — спокойно произнесла Салах, но Рейчел расслышала раздражение. — Ты судишь обо мне со своей точки зрения, но это ни к чему не приведет, поскольку она отличается от моей.
— Настолько, насколько я отличаюсь от тебя, — с горечью констатировала Рейчел. — Ведь так?
Салах, помолчав, сказала уже не так категорично:
— Рейчел, ведь мы же подруги. Всегда были и навсегда останемся.
И это утверждение показалось Рейчел более обидными, чем любые возражения. А все потому, что она знала: это не более чем слова. Салах говорила искренне, но ее слова нельзя было считать обещанием.
Рейчел, порывшись в кармане блузки, достала мятый буклет, который более двух месяцев носила с собой. Она так часто рассматривала фотографии «Приюта на утесе», что помнила все до мельчайших подробностей: квартиры с двумя спальнями в трех кирпичных домах на любой вкус — с балконом, с террасой, — из всех открывался прекрасный вид: с северной стороны на Балфордский пирс, с восточной — на безбрежную серо-зеленую гладь моря.
— Посмотри. — Рейчел раскрыла буклет, но не протянула его Салах. Что-то подсказывало ей, что подруга не возьмет его в руки. — Я накопила достаточно денег, чтобы заплатить первый взнос. И я могла бы это сделать.
— Рейчел, неужели ты не понимаешь, как обстоят дела в нашем мире?
— Пойми, я хочу купить квартиру. Я позабочусь о том, чтобы твое имя тоже было внесено в договор. Тебе лишь придется вносить ежемесячную плату…
— Я не могу.
— Ты можешь, — настаивала Рейчел. — Ты считаешь, что не можешь, потому что тебя так воспитали. Тебе незачем жить «с твоей точкой зрения» всю оставшуюся жизнь. Никому такого не пожелаешь.
Старший мальчик заворочался в коляске и захныкал во сне. Салах подошла к коляске. Оба мальчика спали без одеял — в комнате было очень жарко, — так что не было нужды поправлять постель. Салах слегка коснулась рукой лобика ребенка. Он, не просыпаясь, повернулся и улегся кверху попкой.
— Рейчел, — сказала Салах, не отрывая взгляда от племянника. — Хайтам мертв, но это не значит, что у меня не осталось никаких обязательств в отношении моей семьи. Если завтра мой отец найдет для меня другого мужчину, я выйду за него замуж. Это мой долг.
— Долг? Да это же безумие. Ведь ты даже и не знала Хайтама. Ты не будешь знать и следующего. Ну а как, по-твоему…
— Нет. Я хочу, чтобы все было именно так. Она оставалась спокойной, но было ясно, что скрывается за этим деланным хладнокровием. Она словно говорила: «Прошлое умерло», не произнося этого вслух. Но об одном она забыла. Хайтам Кураши тоже был мертв.
Рейчел подошла к гладильной доске и аккуратно сложила жакет. Салах, стоя у коляски, наблюдала за ней.
Рейчел положила его в коробку, закрыла крышкой, но не выдержала:
— Мы же мечтали, как все будет.
— Тогда мы были маленькими. В детстве легко мечтать.
— Ты думаешь, не стоит и вспоминать об этом?
— Я считаю, что все это уже в прошлом, и ты должна это понять.
Салах, видимо, не ожидала, что последняя фраза причинит подруге такую боль. Она невольно дала понять, как сильно изменилась, а Рейчел осталась прежней.
Салах пристально смотрела на Рейчел, сжимая бортик коляски.
— Поверь же мне, Рейчел. Я должна.
Она явно недоговаривала, но Рейчел, вглядываясь в лицо Салах, так и не смогла угадать, какой смысл и какие чувства вложены в эту фразу. Помолчав, она спросила:
— Но почему? Потому, что ты этого хочешь? Потому, что отец настаивает? Потому, что твоя семья отвернется от тебя, если ты не сделаешь то, что приказывают?
— Все это так.
— Нет, не все. Почему же все? — торопливо возразила Рейчел. — Ну и что, если твоя семья и вправду откажется от тебя? Я позабочусь о тебе. Мы будем вместе, и я не допущу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.
Салах иронически усмехнулась. Повернувшись к окну, она стала смотреть на закат. Безжалостные лучи солнца продолжали жечь сад, высушивая почву, высасывая из цветов жизнь.
— Плохое уже произошло, — сказала она. — Где же ты была?
17 
