50 
И что ей все больше хочется повалить его на пол, придавить всем телом и целовать, целовать…
В доме было тихо. Джейсон впервые лег в новую кровать, на мягкую перину. Потянувшись, он подложил руки под голову и уставился в темный потолок. Сегодня на небе оставался только тонкий серпик полумесяца, поэтому в окна почти не проникало света. Несколько минут спустя снизу донесся звон, и чудесные часы от Леденбруна, подарок бабушки, пробили двенадцать раз.
Его первый дом. Первый дом Холли.
В ушах до сих пор отдавался взволнованный голос Марты, продолжавшей бегать по всем комнатам, к величайшему неодобрению Петри. Но девочка права. Дом у них чудесный.
Джейсон улыбнулся, но улыбка скоро сползла с губ. Она хотела поцеловать его. Повисла на шее… так, что пришлось оторвать ее руки.
Их кухарка, миссис Миллсом, обладательница такой пышной груди, что на ней вполне могла бы улечься пара небольших тыкв, приготовила превосходный ужин, в который, кажется, входили и рыба, и баранина, но Джейсон был так погружен в собственные мысли, когда сидел на хозяйском месте в собственной столовой, что почти не запомнил, что ел в этот вечер. Возможно, к баранине прилагался горошек…
Правда, он долго и цветисто благодарил миссис Миллсом, так что та буквально выпорхнула на кухню и, если он все это не придумал, даже запела. Недаром Холли тихо воскликнула:
– О нет, только не миссис Миллсом!
Но он даже не спросил, что она имеет в виду. Джейсон снова нахмурился.
– Я так взволнована, что едва удерживаюсь, чтобы не трещать как сорока: мой первый дом, мой первый ужин в собственном доме, – заметила Холли, когда они пили портвейн после ужина.
Анджела заметила, что Джейсон явно пытается ответить, и поспешно вмешалась, поднимая бокал:
– Предлагаю тост: за ваш с Джейсоном первый дом и наше первое совместное жилище.
Черт возьми, значит, это и ее дом. Ее стол в ее столовой. Не только его.
Он видел, как осматривалась Холли, готовая заплакать от счастья. Наверное, она вновь мечтает пригласить его на танец и вальсировать по всем комнатам. Но она сумела сдержаться, возможно, потому что чуть раньше он откровенно ее отверг. И именно это воскресило воспоминания о Джудит Маккрей, до сих пор таившиеся в самых потаенных глубинах его мозга. Воспоминания о любимой, оказавшейся чудовищем, едва не убившим его. Но это его отрезвило. Да-да, каждый раз при мысли о Джудит здравый смысл брал верх.
На этот раз ему снова приснился тот день, когда он загородил собой отца и почувствовал, как пуля разрывает плечо, принося с собой бесконечную мучительную боль, повергшую его в самые глубины ада.
Он проснулся с криком, задыхаясь от ужаса, весь в поту. Этот кошмар не посещал его много месяцев. А вот сегодня ночью, стоило ему лечь в новую постель, кошмар вернулся и унес его в прошлое. И теперь Джейсон боялся снова заснуть. Он долго ворочался, но когда глаза закрылись, больше ничто не тревожило его сны.
Наутро, спускаясь вниз, он был рад, что события того давно прошедшего дня вновь скрылись во тьму. И тут до него неожиданно донесся голос Петри:
– Твой шаг чересчур легок и показывает полное отсутствие уважения к господам. Ты только что не танцуешь, Марта, а камеристка леди не должна танцевать. Наоборот, ей пристало выступать медленно и величаво, скромно глядя при этом себе под ноги. Я не позволю никакого непослушания в своем доме.
Дом Петри? А почему же нет? Этот дом, черт возьми, принадлежит почти всем, кто в нем живет!
Джейсон уже хотел окликнуть Петри, но увидел, что Марта, вызывающе подбоченившись, притопывает ногой и дерзко ухмыляется.
– Ах ты, шелудивый старый клещ! Еще не зажирел, а ведешь себя, как суровый дед, забывший, что такое смех и веселье! Милый мистер Холлис в десять раз старше тебя, а никогда не поджимает губ, не цедит слова, никого не поучает! Более того, он в отличие от тебя любит женщин. Ручаюсь, ты готов всех нас живьем зажарить в той замечательной печи, которую купила хозяйка. Так что слушайте хорошенько, мистер Петри. Конечно, шагу меня легкий, ведь мне всего семнадцать! А теперь убирайтесь, я слышала, как ваш хозяин давным-давно встал. Или вы уже не камердинер?
Петри, раскрыв рот, изумленно таращился на нее.
– Никакой я не шелудивый старый клещ!
– Моя мать всегда говорила, что злость, угрюмость и вечное недовольство – верные признаки старости и не важно, сколько при этом зубов у тебя осталось.
Только сейчас Джейсон сообразил, что привычный простонародный говорок Марты сменился почти литературной речью. И дикция у нее безупречна! Гнев подчас проделывает с людьми странные вещи. И Джейсону не придется увещевать Петри: Марта прекрасно справилась сама. Интересно, трясет ли Петри от злости, или он просто готов совершить убийство? Хорошо бы проскользнуть мимо незамеченным. Не слишком приятно видеть унижение камердинера и по совместительству – дворецкого. Но Лайонз-Гейт куда меньше Нортклифф-Холла, так что Петри обязательно увидит хозяина и станет страдать от угрызений совести.
50 
