Тем временем на восточном берегу Миуса царила растерянность. Передовые отряды войска во главе с самим ханом уже ушли вперед почти на день пути и здесь, у брода, оставался только небольшой, пятитысячный отряд алановских татар, которые переправились вчера вечером и пока просто не успели двинуться за основными силами. Тысячник Салих Гали, видя, что русских больше почти в три раза, смог только перекрыть брод со своей стороны и отправить гонца к калги-султану Фатих-бею с известием о захвате обоза.
Больше двух часов ждал он ответа — а стрельцы тем временем выпрягли из повозок лошадей, отогнав их назад, составили телеги плотно одну за другой, привязав оглобли к осям колес, пошарили по содержимому сундуков и мешков, угостили своих стоящих в строю товарищей кислым молоком и мясом. Кое-кто успел даже побаловаться с ласковыми басурманскими наложницами, что все равно сидели в своих кибитках без дела.
Наконец, татары зашевелились, подъехали к броду, принялись пускать стрелы, надеясь расстроить стрелецкие ряды. Однако боярские дети тоже умели пользоваться луками — и ногайцы, получив достойный ответ, попятились. После этого Салиху Гали, получившему строжайший приказ, подкрепленный угрозой жестокой кары за утрату всего взятого с собой в поход добра, оставалось только одно: взять в руки копье и во главе первых сотен ринуться в атаку на ряды неверных.
— Алла билла! Алла билла! Бог с нами!
Конная атака всегда выглядит ужасающе. От дробного стука сотен копыт начинает мелко дрожать земля, надвигающаяся многоголовая масса стремительно вырастает в размерах. Десятки, десятки десятков острых стальных наконечников опущены вниз и кажется, все смотрят в грудь именно тебе.
Слетев с высокого берега, татары врезались в реку, подняв к небу облака брызг, и тут выяснилось, что вода слишком плотна для быстрой скачки. Конница невольно перешла на шаг, погружаясь все больше и больше, почти по грудь скакунам. Крайние всадники, оказавшиеся за пределами брода, начали падать, либо погружаться слишком глубоко, чтобы продолжить наступление. Вот тут стрельцы и дали слитный залп из тысяч пищалей. Свинцовый поток, ударивший в татар с расстояния в сотню шагов, снес все, что находилось на его пути. Поверхность оказалась совершенно чистой. Вода же в реке моментально окрасилась кровью, вниз понесло тела людей и конские туши, а не успевшие спуститься к руслу нукеры стали торопливо заворачивать скакунов.
Среди погибших был и Салих Гали — а потому до самого вечера новых атак татары не начинали.
* * *
Варлам Батов продолжал командовать правым крылом кованой конницы, стоящим сбоку и чуть позади сгрудившегося в круг обоза — полутора тысячами всадников боярского ополчения, почти полностью состоявшего из оскольских помещиков. Он хорошо понимал, почему Даниил Федорович назначил воеводой именно его. У Батова был самый большой отряд холопов и оружных смердов, рядом с ним маячило трое братьев, тоже с небольшими отрядами, выставленными согласно писчим листам, он больше десяти лет успешно защищал свою усадьбу на краю Дикого поля и, наконец, он успел познакомиться с дьяком лично и явно ему понравился.
Но одно дело — понравиться государеву дьяку, и совсем другое — родовитость предков, а потому Варлам все время ждал, что кто-то из его воинов заявит о большей древности своего рода, более достойном происхождении предков, более звучной фамилии. Однако прошел первый день, настало утро второго — и никто не потребовал от Батова отдать свой пост более знатному боярину.
Как-то само собой получалось, что исполченное по земскому обычаю войско подчинилось принципу опричнины: командует самый достойный, а не самый родовитый. Постепенно Варлам успокоился и стал куда больше внимания уделять ходу битвы, нежели перешептываниям у себя за спиной.
Между тем, поутру на берег Миуса подошло еще несколько татарских тысяч во главе с более опытным командиром, и степняки начали обдуманную и правильную атаку. Конные сотни одна за другой подходили к берегу реки и засыпали пищальщиков стрелами, без жалости опустошая свои колчаны. Правда, на этот раз стрельцы не выстраивались в правильные ряды, как это было накануне, а засели за повозками, в изготовленном накануне вечером импровизированном укреплении.
Стрелы стучали по доскам телег с такой частотой, словно на захваченный обоз обрушился густой град — и это при том, что в повозки попадала лишь малая толика смертоносного ливня. Земля на берегу, и вытоптанное пространство внутри двойного кольца разнокалиберных колымаг было настолько истыканы тонкими длинными древками, что, казалось, даже на самых жирных и влажных землях степной ковыль растет куда реже.