- — Кто погиб — тот жить больше не будет.
- Очи его пожрали быстрые сиги.
- Плечи его объели хищные щуки.
- Бросьте ж его в темный поток скорее.
- Пусть он там, в Манале, трескою станет…
Асгерд терпеливо ждала. С дальнего берега раздавалось мерное — шлеп, шлеп… Один раз на песок рядом с Асгерд упал черный комок. Она невольно отшатнулась — но то был просто придонный ил… Асгерд не могла смотреть, что делает Кюллики, ее скрывал туман. Да не очень-то и хотелось видеть, как она собирает куски тела вместе, омывает их в мертвой реке и рунными песнями сшивает разорванные жилы… Страшная работа, которую, кроме нее, не сделает никто…
- — Укко, творец верховный
- Раны закрой десницей!
- Там, где распалась кожа, —
- Дай вырасти новой,
- Где были разорваны жилы —
- Свяжи их покрепче,
- Где были разбиты кости —
- Сызнова пусть срастутся.
- Привяжи к жилам жилы!
- Привяжи к костям мясо!
Снова раздался плеск. Из тумана выступила Кюллики, неся на плече мертвое тело.
Вместе они положили его на песок.
— Целостность я восстановила, но душу к жизни вернуть не могу — не мне соперничать с Калмой. Да и никто не может, думаю — даже ты.
— Не могу, — кивнула Асгерд. — Я — не мать с волшебным ожерельем, исцеляющим все болезни. Я — Выбирающая Мертвых. И тут уж мой выбор никто оспорить не посмеет.
Кюллики кивнула, встала, поклонилась ей и снова вошла в реку, направляясь на тот берег. Только когда она совсем исчезла в тумане, издалека донеслись приглушенные рыдания. Асгерд обняла Ахти, поцеловала в губы и позвала по имени.
Вскоре его ресницы дрогнули, глаза открылись.
— Асгерд? Где мы? Я умер…
— Тсс! Ты слишком хорош для Маналы. Твое место — в Чертоге Высокого. Смотри, как горят окна в доме моего отца! Там тебя ждут, славнейший из воинов! Тебя, вырвавшего сампо из рук смерти, встретят со славой!
— А ты?
— Я останусь с тобой — навсегда!
— Тогда веди…
— Кюллики, выходя из воды, взглянула наверх и увидела, что тусклое небо Маналы очистилось, и в густой синеве загорелись звезды. Тогда она подняла грабли, положила их на плечо и, плача, побрела прочь от реки мертвых, шаркая ногами, словно древняя старуха.
Асгерд открыла глаза. Она снова была в чуме Калмы. Над ней склонились полные тревоги и надежды лица друзей.
— Ну что? — воскликнул Ильмо.
Асгерд осторожно отстранила от себя мертвую руку Ахти и села.
— Он в Чертоге Героев, — сказала она. — Калма больше не властна над ним.
— Так он все же умер! — Аке выругался. — Ты не смогла вернуть его!
— Не болтай о том, чего не понимаешь, — надменно ответила Асгерд, с трудом вставая на ноги. Йокахайнен помог ей, поддержав под руку. Он один догадался, что она сделала, потому что сам некогда устроил подобное для своей невесты и ее родичей — и сочувствовал, понимая, чего ей это могло стоить. Но Аке ничего не понимал, кроме того, что его соратник и друг не воскреснет.
— Ахти мертв, а ты ничего не смогла сделать! — бросал он обвиняющие фразы. — Да что взять с девки! Но ты, Ильмо, — он резко обернулся к нему, — у тебя же в руках сампо! Прикажи ему — пусть оно вернет жизнь Ахти!
— Нет! — вскрикнула Ильма, шагнув вперед. — Не надо! Даже мать не пожелала, чтобы Рауни ожил! Это ведь неспроста!
Ильмо заколебался.
«Вяйно сказал — ничего не желать, — подумал он. — Не желать — для себя! А для друга? Я ведь не зла хочу. Разве может быть более благое пожелание, чем возвращение к жизни?»
Ильмо тронул ручку… и тут же всё понял — словно бездна распахнулась у него под ногами. Ему стало так страшно, как не бывало никогда в жизни, даже перед лицом Калмы — страшно от мысли, что сейчас двумя словами он мог погубить целый мир. Вернее, чем это сделала бы Лоухи. Два слова: «Ахти, воскресни!» — и растворятся врата Маналы, рухнут границы между мирами. И он довершит то, что происходило в Луотоле само собой… Проклятая Калма! Она не только расквиталась с Ахти, погубив его, но его смертью подготовила ловушку и ему, Ильмо!
— Я не стану ничего приказывать сампо, — сказал он побелевшими губами. — Ахти умер — значит, так было суждено. Он не вернется в этот мир.
Аке разразился проклятиями.
— Да ты просто предатель! Предатель и трус! Ты этого и хотел — чтобы мы дорогой все перемерли, а ты бы захапал мельницу себе!