95 
— Полтора десятка ремесленников я взял из своего поселка, с мушкетонами. И боярин Батов со мной пошел, с сыновьями. Взрослые они уже, шестеро. Засиделись в отцовской усадьбе. Одна девка пошла. Уж очень справно с лука стреляет, зимой с боярами состязалась — всех обошла. Шли, правда, пешими. Но управились. В Лифляндии народец одичал совсем, воинской справы надлежащей нет, огненным боем пользоваться не умеют, единой власти не признают… — Зализа запнулся, пытаясь вспомнить, все ли рассказал. Получалось, что все.
Мальчишка задумчиво кивнул, отошел. Потом снова оглянулся:
— А не холодно ли тебе, Семен Прокофьевич?
— Спасибо, государь, тебя увидеть, так и везде хорошо!
— Вот как? А пусть будет еще лучше, — царь подошел к опричнику, и быстрым движением смахнул шубу, перекинув ее Зализе на плечи.
— Шуба, шуба царская, — завистливо зашептали по углам. — Шуба с государева плеча.
Без шубы Иван Васильевич показался Ниславу настолько щуплым мальчишкой, что он опять не удержал язык за зубами, и спросил:
— А правда, что ты в Казани самолично испугавшихся ратников на штурм города повел?
В палатах повисла гробовая тишина. Мальчишка подступил к Ниславу в упор, посмотрел снизу вверх, рассмеялся:
— Нет, служивый, такого размера шубы у меня нет! И на лесть я не падок, не старайся.
Вокруг облегченно захохотали, ломая шапки, кидая их об пол и приговаривая:
— Ох, хитер! Ну, хитер служивый…
— За ним числишься? — кивнул паренек в сторону Зализы. — Вот и служи. Воевода знатный, за ним шубу быстро выслужишь.
Царь развернулся и пошел к трону, а Нислав, все еще не веря, смотрел ему вслед. Умом он понимал, что такие же пареньки призываются военкоматами на срочную службу, что именно они одни выволокли на себе Русь из афганской, и из чеченской, и из многих других войн, что они будут держать на запоре таджикскую границу, они вцепятся в амурские острова, когда Союз рассорится с Китаем, и раз за разом будут отстаивать их от наскоков с другой стороны. И все равно никак не мог представить себе этого мальчишку с саблей наголо, несущегося во главе кованной конницы на татарский строй, или зовущего за собой бородатых, закованных в броню ополченцев на полыхающие улицы Казани.
— Ну, Нислав, своей смертью ты не умрешь, — тихо пообещал в самое ухо боярский сын Толбузин, отволакивая патрульного с центра зала в угол. Кто-то тут же попытался рассказать служивому, что именно при нем царь делал то или это, как он сам бежал следом за царем на пушки, но государь уже опустился на трон, и взмахнул рукой:
— Ведите.
Разговоры моментально стихли. Двери палат раскрылись, и двое монахов ввели третьего, в котором Нислав далеко не сразу признал Костю Росина, что они привезли в Москву. Председатель клуба зарос щетиной, заметно побледнел и странно сутулился при ходьбе.
— Знакомец твой, Семен Прокофьевич, насколько я слышал?
— То ремесленник с деревни моей новой, Каушты, — выступил вперед опричник. — В писчую книгу включен, потому как стрелок знатный. В зимнем походе нарядом большим командовал, в поле… — Зализа сделал небольшую паузу, пережидая удивленный гомон, потом повторил: — Да, в поле. И огненную потеху епископским сотням тоже он устроил, стрелками прочими командуя. Оный ремесленник сотоварищи неведомо откуда приплыл, крепостицу на Березовом острове у свенов отбил. Там я его на службу твою призвал, государь, и пошел он на нее с радостью. И про крамолу, в иных землях услышанную, без понуждения мне рассказал.
— И на трех опросах с пристрастием от слов своих не отрекся, — закончил за опричника государь. — Так в чем крамола состоит, служивый человек Росин?
— Ведомо мне, — Костя расставил ноги пошире и теперь мог стоять без поддержки сопровождающих монахов. — Ведомо мне, что колдуны немецкие задумали заклятие на людей, сюда едущих, накладывать, дабы через месяц они черной немощью заболевали, и заражали все вокруг.
Бояре на скамье загудели, переглядываясь и громко постукивая посохами.
— И надеются они, что кто-то из приезжих до Москвы доберется, здесь болезнь распространит и она царя поразит насмерть.
— Нехристи! — вскочил ближний к трону боярин.
— Схизматики воистину в веру сатанинскую перекинулись! Ни перед чем не успокоятся, пока Москву, Третий Рим, миазмами ядовитыми не задушат!
Однако криков никто более не поддержал, и боярин, враз успокоившись, уселся на место.
95 
