Особенно,... 
60 
— Премиа, граццо… Я посылал за вами…
— Да, посылал. — Совершенно равнодушный голос, темные глаза тускло поблескивают под простым льняным чепцом, его завязки туго стянуты под подбородком. — Тебе хватило на это самонадеянности.
Зато смирения Раймону явно не хватало.
— Чем же мы провинились?! — воскликнул он с горечью и жаром. — В чем наше прегрешение? Мы исправно платим десятину екклезии, прославляем ее своим искусством…
Она воздела изящную руку, требуя, чтобы он замолчал.
— Вы нам не нужны.
— Не нужны? — растерянно переспросил он, хоть и не услышал ничего нового.
Рука исчезла в складках белоснежной сутаны.
— Я много раз говорила герцогу, и Премио Санкто говорил.
Мы уверены, екклезия должна лишить своего благословения семью Грихальва.
. — Почему?
На смену равнодушию снова пришла злоба. На узком, худом лице появились багровые пятна.
— Потому что вы — нечисть! — прошипела она. — Вечное напоминание о нашем позоре!
Раймон прижал к груди скрещенные руки и вскричал:
— Но ведь это было сто с лишним лет назад! О Матра, сколько еще веков нам терпеть? Да неужели вы думаете, что мы хотели вас опозорить?
— Там были ваши женщины, — осуждающе сказала она. — Среди прочих. Они были там, дали себя увезти и не очень-то огорчались — это видно на превосходном Пейнтраддо Хисторрико Миквейана Серрано! Их обрюхатили тза'абские эстранхиеро. Но и этого было мало вашим женщинам! Вместо того чтобы умереть от стыда, они выносили и родили полукровок!
Раймон поморщился. “Спасение полонянок” — всего лишь плод разнузданного и жестокого воображения Миквейана Серрано, назвать эту подлую карикатуру “Пейнтраддо Хисторрико” нельзя даже с огромной натяжкой.
— Но ведь герцогиня так не считала, — напомнил Раймон.
— Бассда!
Премиа Санкта, бледная, как ее сутана, поцеловала пальцы и коснулась ими груди, отдавая дань памяти блаженной герцогини Хесминии. Между пальцами блеснула цепь, похожая на его собственную. Каждая священнослужительница носила символ своего ордена: крошечный серебряный замочек. Священники носили ключи.
— Вы оскверняете город, — продолжала она. — Оскверняете екклезию. Оскверняете воздух, которым мы дышим.
— Ваше преосвященство…
— Бассда! — На сей раз жеста не понадобилось, от одного лишь ее тона Раймон умолк. — Премио Санкто прийти не пожелал и правильно сделал. Он и мне посоветовал отказаться, но я давно хотела увидеть на смертном одре чи'патро и сказать остальным шавкам Грихальва, чтобы не вздумали высовывать нос из конуры! Ты понял меня, Грихальва? Не зови больше священников в это богомерзкое логово. Глаза бы мои вас не видели!
Раймон едва дышал — так напряглись мышцы живота и гортань.
— Артурро мертв, — с трудом выговорил он. — Придете вы к нам еще или нет — это уже не имеет значения. Санкта с этим не согласилась.
— Еще как имеет! Ты хорошо меня понял? Отныне нога священника не ступит в этот дом.
Столько лет прошло, а ненависть не угасает. Семье Грихальва не прощают древнего позора… Гнев и отчаяние рвались на волю, Раймон едва сдержался, чтобы не закричать.
— Мы ни в чем не виноваты.
— Виноваты! Иначе разве Матра допустила бы бесчестье тех женщин? Разве позволила бы им зачать ублюдков? Чтобы родилось столько полукровок? И почему нерро лингва предпочла именно ваше семейство, а? Вы — нечисть, отмеченная самой Пресвятой Матерью. В великой мудрости своей Она вас покарала за подлость и грязь. Она наслала на вас мор, а екклезия лишь послушна ее воле. — Серебряный замочек исчез в узловатом кулаке. — Чи'патро! Молись в этих стенах хоть до скончания века, но Матерь с Ее Сыном не смилуются над Грихальва.
Это было уже слишком. Раймон до боли стиснул зубы.
— Ты клевещешь на них, — прохрипел он. — Ты пятнаешь их святые лики своим низменным, лицемерным фанатизмом…
— Бассда!
— Но не быть по-твоему! Когда-нибудь мы вернем себе то, что потеряли, в том числе святое благословение Матери и Ее Сына, и они узнают всю правду о том, как им служили ты и тебе подобные! — Его трясло от ярости. — Номмо Чиева до'Орро!
От ее лица отлила кровь, скулы заострились. Невозможно было определить по этому аскетичному лицу, сколько лет прожила на свете Премиа Санкта.
— Ну конечно, — ехидно сказала она, — ваша святыня — Золотой Ключ. Подчас кажется, он для вас дороже Матры эй Фильхо.
60 
