Внезапно пришло инстинктивное утилитарное решение: “Мне бы это пригодилось”. А затем родилось открытие: в полутонах силы не меньше, чем в ярких красках.
Разум уже нашел себе работу: набросок к новой картине. Блеклый, унылый фон, слабые тона — совсем не такие, как те, которые он изображал раньше. Если писать портрет, с цветом и оттенками кожи придется повозиться особо. “Милая Матерь… — Он провел пальцем по стеблю, вьющемуся от его колена. — Как бы мне это все пригодилось…"
Сарио глянул на полог, за которым раздавался шум. И сквозь рядно увидел окружающий мир. И старика с Сааведрой.
От его рассеянности, отрешенности не осталось и следа. Опять — смятение, тревога, непонятный страх и наряду со всем этим растущая противоестественная тяга. “Что он говорил?.. Что он мне сказал?” Но рассудок оказался бессилен ответить — его обуревали новые мысли, странные мысли, обрывочные, сумбурные, дерзкие. “Что мне говорил этот муалим?.."
Муалим? Нет! Эстранхиеро. Иноземец. Чудаковатый и загадочный старик, ведущий странные речи.
Муалим. Да… Что объяснял старик? Цвета? Узоры? Сарио вновь опустил глаза. “Он меня учил. С помощью этого ковра”.
Шатер был достаточно необычен и живописен, чтобы привлечь внимание юноши. Когда же перед ним появился старик и любезно предложил войти, он сначала удивился, а вскоре согласился с восхищением и благодарностью. Потом сказал чужеземцу, что по пути заметил в толпе Сааведру, и старик отправился за ней.
И вот она здесь, и у Сарио гораздо спокойнее на душе. Она его поймет.
Старик поднял полог и галантно указал на вход, но она колебалась. Сарио встал; яркие солнечные лучи ворвались в шатер, и Сарио заморгал.
"Ведра всегда меня понимала”.
Полог упал, и снова воцарился рассеянный свет — мягкий, бессовестно льстивый. Сарио увидел целую гамму чувств на ее лице: в красивых серых глазах, высоких, резко очерченных скулах, четких контурах подбородка. Густые черные брови выдавали озабоченность, а поджатые губы — непривычную суровость. Ему вдруг захотелось, чтобы это лицо смягчилось, чтобы исчезла тревога.
— Луса до'Орро, — прошептал он. — Надо же, совсем забыл. Излишняя сосредоточенность и целеустремленность мешали ему смотреть глазами мужчины, а не художника.
Но он-то знал. Его тело знало. Разве он ребенок, разве он неуклюжий, простодушный меннино, чтобы этого не замечать? С тех пор как его Признали по канонам семьи, прошли целые годы, в его постели побывали четыре женщины, способные рожать, каждая провела с ним несколько ночей, и ни одна не зачала от него. Однако все они остались им довольны.
Он стерилен, но не бессилен. Так и сказал ей однажды. Снова и снова доказывал это себе — всякий раз, когда желал провести ночь с женщиной, — даже слишком часто, чтобы сила чресел успевала переплавиться в силу творчества.
Только она его понимала. Одна в целом мире. Сарио вознамерился было рассказать, что произошло, что сообщил ему старик; привычно поделиться с ней новостями и мыслями. Но не успел. Сааведра настороженно покосилась на старика, а затем посмотрела на Сарио в упор. И он понял, что ей страшно.
— Тебя вызывают, — торопливо сказала она. — Семинно Раймон.
— Подождет, — буркнул он. Сааведра опешила.
— Сарио…
— Ведра, он подождет. — Сарио хотел произнести вовсе не это и вовсе не таким тоном, резким, как удар хлыста. Но его уже несло; он чувствовал, видел завершенность, целостность — словно картина, уже кем-то созданная до него, а потом разорванная в клочья, вдруг восстановилась. Он с недоумением заметил на лице старика удовлетворение и спокойствие. — Этот человек кое-что рассказал…
— Что? На тайном языке? В его тайном шатре?
— Тайный шатер? Ведра, что тут тайного?
— Я его не видела, пока не вошла.
— А я видел. С конца улицы.
— Да, ты видел, — кивнул старик. — Акуюб одарил тебя внутренним оком.
— Тебя вызывают, — повторила Сааведра непререкаемым тоном. — Матра Дольча, Сарио, да неужели ты забыл, кто ты такой? — Легким движением головы она указала на его цепочку с Ключом, зарывшимся в грязные, мятые кружева рубашки. — У нас обязанности перед семьей, нельзя ими пренебрегать.
— И зачем же я так срочно понадобился семинно Раймону? Она снова бросила на старика настороженный взгляд и неохотно ответила:
— Не знаю. Но он был совершенно не в себе.
— Он — Вьехо Фрато. Кто из них в себе?