— Не так часто, как мне бы хотелось. Мне даже нравится отражать их выпады. Но обладай хоть кто-нибудь из них остроумием, было бы гораздо веселее.
Она улыбнулась ему и собралась уходить.
— Подожди. Мы так давно с тобой не разговаривали.
— А прилично ли будет выглядеть наша болтовня? Ох, ну не хмурься ты так. Я только хотела сказать, что слухи о нашем разговоре не преминут дойти до доньи Мечеллы, а она может не поверить, что между нами ничего нет.
— Между нами было много чего. Именно поэтому половина присутствующих здесь дам, будь у них такая возможность, побежали бы к Мечелле рассказывать о том, что здесь увидели.
— Я слышала, она опять плохо себя чувствует. Надеюсь, это скоро пройдет. Мне жаль, если она опять пропустит осенне-зимний сезон.
— Я передам ей твои любезные пожелания.
— Ну вот, ты опять хмуришься. Я лучше пойду, пока люди не подумали, что твое ужасное поведение означает что-нибудь такое, чего и в помине нет.
— Почему я не могу поболтать со старым другом? Она тихонько рассмеялась.
— Пусть будет “друг”, но я не хочу быть “старой”!
— Ты никогда и не будешь старой. Он пригубил вино.
— Ты говорила, что встала на защиту маленькой Клеменсии против матримониальных планов ее отца?
— Конечно. Ты же сам слышал, ребенок очень талантлив. Почему она должна спешить выйти замуж, если ей не хочется? Он пожал плечами.
— Ей всего восемь лет. Откуда она может знать, чего ей хочется?
— Ты согласен с Сандарой? — Тасия удивленно приподняла брови. — Эйха, наверное, до'Веррада с молоком матери впитывают правило, что долг превыше всего.
— А вы, Грихальва? — Он понизил голос. — Может, Сандара была права насчет тебя? Она опустила ресницы.
— Ты же сам понимаешь, что она не права. Ты знаешь это! Теперь пусти меня, пожалуйста, я пойду.
Тасия подошла к своему стулу и взяла шаль. Быть может, чуть торопливо — он понимал, что все сейчас на них смотрят. Но уже через минуту, стоя у окна с очередной группой гостей, она была само обаяние, расточала улыбки направо и налево. Таков был теперь ее долг — долг графини до'Альва.
А как насчет удовольствия?
Любит ли она Карло? Странно, но он никогда раньше не задавал себе этого вопроса. Почти год прошел с тех пор, как она вышла замуж, но его это просто не интересовало. Ему и в голову не приходило, как могут относиться люди к его оставленной любовнице. Конечно, с любовницей его отца ничего подобного не случалось. Но Мечелла не поддержала Тасию, как Гизелла — Лиссину. Тут она не права. И сам он тоже виноват: так увлекся своей новой ролью любящего мужа и отца, что даже не поинтересовался, счастлива ли женщина, которую он когда-то любил.
Он допил вино и протянул стакан за новой порцией, кляня себя за черствость и бессердечие. Он должен помочь ей, сделать все возможное, чтобы все относились к ней, как к Лиссине, с таким же уважением и восхищением.
А для этого потребуется помощь Мечеллы.
Вечером, когда Мечелла вяло ковыряла обед, поданный ей на подносе в постель, Арриго рассказал о затруднительном положении графини до'Альва, о своем желании помочь и о том, что должна сделать Мечелла. Затем он откинулся на спинку стула, уверенный, что жена немедленно согласится.
— Нет! — воскликнула Мечелла. — Я не буду! Как ты можешь просить меня об этом, Арриго?
— Все, что от тебя требуется, — объяснил он терпеливо, — это последовать примеру моей матери. Басии нелегко…
— Не смей произносить при мне ее имя! Она повыше приподнялась на огромной горе белоснежных подушек.
— И не проси меня ее жалеть!
Мысль, что кто-нибудь может жалеть Тасию, поразила его даже сильнее, чем гнев Мечеллы. Он не знал, что ответить.
— Эта женщина двенадцать лет была твоей любовницей! Как ты мог подумать, что я в состоянии находиться с ней в одной комнате, не говоря уж…
— Моя мать…
— Я не твоя мать! Я твоя жена! Что, если бы это у меня был любовник и я хотела, чтобы вы с ним стали друзьями? Он рассмеялся.
— Ты говоришь глупости. У женщин не бывает любовников.
— А у женщин Грихальва? Да в твоей собственной семье — Бенедетта, или как ее там, Кабрал рассказывал мне о ней, когда мы изучали ее портрет.
— Бенекитта, и она не имеет никакого отношения к делу! Мечелла вела себя неразумно, он скрипнул зубами и попробовал снова, возвращаясь к своему лучшему аргументу.
— Моей матери совсем не было трудно хорошо относиться к Лиссине.