44 
На третий день соединенный отряд в восемьдесят человек при десяти санях вышел из Дриссы и помчался по уже знакомой дороге назад, на восток, к Свее. Но всего через два часа путники свернули влево, на пересекающую путь речушку, и вытянулись на ней в длинную колонну по двое. Путь этот явно не пользовался у местных жителей популярностью. То и дело на пути встречались рухнувшие поперек речушки деревья, перегораживающие русло завалы. Стволы потоньше холопы, спешиваясь, оттаскивали в стороны, более толстые приходилось перерубать.
Из-за этого те двадцать верст, что по торному пути отряд, даже с неторопливым обозом, прошел бы часа за три, путники преодолевали половину дня и даже заночевали еще до выхода на условленное место.
Только через три часа пути после вынужденного ночлега вышел отряд к раскидистому дубу, из кроны которого торчал ввысь сухой, обгоревший ствол — подманило, видать, несколько лет назад дерево молнию, с тех пор без вершины и осталось. Люди спешились, отпустили подпруги. Четверо тут же взялись за топоры, прорубая полыньи — лошадей поить. Лучше бы, конечно, теплой воды скакунам давать — но уж какая была. Все теплее, чем снег губами хватать. Впрочем, людям пришлось пить ту же самую студеную воду, слегка разбавив ее вином. Князь Крошинский костры разводить запретил, опасаясь привлечь внимание порубежников из совсем близкой пограничной крепости, а потому все жевали холодное копченое мясо, запивая чуть подкисленной водой.
Проводник появился неожиданно. Вроде и не было никого окрест, как вдруг — в полусотне саженей показался всадник на низенькой пузатой лошаденке с длинной гривой. Жмудин был одет в длинный охабень из плохо выделанной кожи и ничем не крытый, на голове болтала длинными тесемками шапка, похожая формой на танковый шлем.
— Наконец-то! — поднялся князь. — Чего так долго, Сташко? Посланец мой где?
— К Малте поскакал. Сказывал, ты велел за замком доглядывать, княже.
— Да, точно, велел, — вспомнил Крошннский. — Как путь?
— Я проехал, княже. Мыслю, и вы без хлопот пробьетесь. Лошадка дух переведет, княже, да тронемся.
— Нечего время тянуть, — отмахнулся боярин Лисьин. — Вторуша, дай гостю перекусить да на заводного коня посади. Лошадка его в поводу пойдет.
— За то благодарствую, — спешившись, низко поклонился мужнк. — Так, господин, и взаправду быстрее будет. Дозволено ли мне будет спросить, когда я получу свое…
— На задаток, — сдернув с пояса, кинул ему князь тяжело звякнувший мешочек. — Остаток получишь, как назад вернемся.
— Благодарю, господин. — Проводник низко склонился, сунул кошель за пазуху. — Вы можете седлаться, княже. Как соберетесь, так и тронемся. Пожевать я и на ходу могу.
Люди зашевелились, пряча фляги под одежду, а недоеденные припасы убирая обратно в сумки. Четверть часа — и колонна опять вытянулась вдоль реки. Вместе с Василием Ярославовичем и князем ехал Андрей во главе отряда, в нескольких шагах за жмудином. Тот, на ходу пожевывая мясистый говяжий язык, густо обсыпанный перцем, рассказывал:
— Кавалеры, гореть им в аду, прознали, что детвора у нас рыбу ловить начала, дабы с голоду не пухнуть. Ну, и порешили оброком новым обложить. На ловлю. По ведру рыбы в неделю. А где же ее возьмешь столько? Во всем нашем ручье ее ведра не наберешь. Детишкам баловство да нам чуток в кашу для запаха. А они, проклятье наше, пороть через одного начали да недоимку назначать… Дровами, хлебом, капустой. Я, деваться некуда, попытал, где вершу поставить можно. У нас ведь ручей крохотный. Начал искать — так к этому болоту и вышел. Стал пробираться к сердцевине. Мыслил, окно быть должно, коли болото.
Может, хоть карасей добыть. А вышел сюда, к реке. Аккурат в княжество Литовское, мимо застав ордынских. Место тихое, нехоженое. Топи ведь кругом. Тут и половил маненько. Но ведра в неделю, понятно дело, не получается. Мочи нашей нет тягло такое терпеть… Убегли бы все давно — да хозяйство как же? Дом, двор, скотина. С собой не уведешь, продать — заметят. А уж дом и двор и вовсе никак не возьмешь. Как опосля на новом месте да с голыми руками хозяйство подымать? Сам бы, може, и поднял, ан детишек у меня пятеро, мал-мала меньше. И так мякиной одной кормить приходится, а тут и вовсе с голоду опухнут.
— Ну, это ты загнул, — не выдержал князь. — На одной мякине даже козы дохнут.
— Иногда, конечно, и кашу удается сварить, — признал жмудин. — Ан мякину не мене, нежели поросям, себе запариваем. Им ковш в варево, и себе — ковш. Вы, господа, я вижу, московские будете. А правду ли сказывают, что у вас смерд простой и боярин равными считаются?
44 
