Особенно,... 
67 
— Она приходила давно, когда в деревне болтали, что она приносит несчастье. А потом потеряла рассудок и так и не нашла его.
Как и он — призвание, подумал Адамберг, спрашивая себя, смог бы он в одно прекрасное утро, увидев ветки, укутанные снегом, и женщину на велосипеде, раз и навсегда уйти из Конторы.
— Она больше к вам не приходит?
— Ну почему же, приходит, — проговорил священник, снова подстерегая муху, которая перебиралась с буквы на букву на клавиатуре. — Кстати, я кое-что вспомнил. Это произошло месяцев шесть-семь назад. Паскалина была известная кошатница. Одного из ее любимцев зарезали и бросили в луже крови у нее под дверью.
— Кто это сделал?
— Так и не выяснили. Мальчишки какие-нибудь наверняка, такое во всех деревнях случается. Я совсем забыл об этом происшествии, но Паскалина очень переживала. Она не только расстроилась, но и испугалась.
— Чего?
— Что ее заподозрят в гомосексуализме. Я ж вам говорил, она на этом помешалась.
— Не вижу связи, — вступил Вейренк.
— Ну как же, — с легким раздражением сказал кюре. — У кота ведь отрезали гениталии.
— Больно жестоко для детских забав. — Данглар поморщился.
— У Элизабет тоже были кошки?
— Один кот. Но с ним все в порядке, ничего такого не было.
Трое мужчин в гробовом молчании ехали по направлению к Аронкуру. Адамберг тащился как черепаха, словно хотел, чтобы машина следовала неторопливому течению его мыслей.
— Ну и что вы о нем скажете, капитан? — спросил он.
— Немного нервный, в меру чудной, но это объяснимо, раз он собирается сделать решительный скачок в сторону. Мы не зря к нему съездили.
— Вы, конечно, имеете в виду книгу. Это что, перечень мощей?
— Нет, это самый значительный трактат «О святых мощах и их применении». Экземпляр священника отлично сохранился. Я бы себе такой не купил даже на четырехгодичную зарплату.
— А что, мощи как-то применяли?
— В хвост и в гриву. От слабости кишечника, болей в ухе, лихорадки, геморроя, вялости и прострации.
— Надо бы подарить их доктору Ромену, — улыбнулся Адамберг. — А почему это издание такое ценное?
— Я уже объяснил Вейренку. Потому что в нем содержится один из самых известных рецептов, который в течение многих веков запрещался Церковью. В доме священника, кстати, этот труд выглядит довольно неуместно. И как ни странно, он его открыл именно на этой странице. Своего рода вызов.
— Вообще-то ему проще всего было стащить кости святого Иеронима. А что это за рецепт, Данглар? В чем его смысл — вернуть призвание? Побороть дьявольские искушения?
— Обрести вечную жизнь.
— На земле или на небесах?
— На земле, но на веки вечные.
— Давайте, капитан, рассказывайте.
— Как по-вашему, я мог его запомнить? — проворчал Данглар.
— Я запомнил, — скромно сказал Вейренк.
— Слушаю вас, лейтенант, — продолжал Адамберг, все так же улыбаясь. — Мы, может быть, поймем наконец, что на самом деле задумал кюре.
— Ну хорошо, — неохотно проговорил Вейренк, не умевший еще отличать, когда Адамберг действительно чем-то интересовался, а когда просто придуривался. — «Величайшее снадобье для продления жизни благодаря способности мощей притуплять миазмы смерти, на основе самых верных предписаний и исправленное от прежних ошибок».
— И все?
— Нет, это только название.
— Дальше — больше, — изумленно и обиженно сказал Данглар.
— «Пять раз настанет время юности, и ты обратишь его вспять, будучи неуязвим для его потока, и так снова и снова. Святые мощи ты истолчешь в порошок, три щепотки оного смешаешь с мужским началом, коему не пристало сгибаться, с живой силой дев, одесную извлеченной, трижды приготовленных в равном количестве, и растолчешь с крестом, в вечном древе живущим, прилегающим в том же количестве, а удерживаются они на одном месте, нимбом святого окруженном, в вине этого года выдержав, и главу ее ниц простри».
- Вы это знали, Вейренк?
— Да нет, только прочел.
— И понимаете, о чем речь?
— Нет.
— И я нет.
— Речь идет об изготовлении эликсира вечной жизни, — сказал Данглар, по-прежнему дуясь. — А это не фунт изюму.
Через полчаса Адамберг и его помощники загружали в багажник сумки, собираясь возвращаться в Париж. Данглар ругался, потому что сзади царил экран для камина, не говоря уже об оленьих рогах, занимавших все сиденье.
67 
