XXX

— Она носила синие туфли, — объявила Ретанкур, выкладывая целлофановый пакетик на стол Адамберга.

Адамберг посмотрел на пакет, потом на лейтенанта. Ретанкур держала кота под мышкой, и Пушок с наслаждением позволял таскать себя как тряпку, безучастно свесив лапы и голову. Адамберг даже не надеялся на такой скорый результат, честно говоря, он вообще не ждал результата. Но туфли ангела смерти — поношенные, заскорузлые, синие — лежали на его рабочем столе.

— На подошвах нет и следа воска, — добавила Ретанкур. — Но это понятно — последние два года их носили не снимая.

— Расскажите, — попросил Адамберг, забравшись на шведский табурет, который он перетащил к себе в кабинет.

— Агентство недвижимости домом не занимается, решив, что продать его все равно не удастся. После ареста никому даже не пришло в голову там убрать. И тем не менее в доме пусто. Ни мебели, ни посуды, ни одежды.

— То есть? Все разворовали?

— Да. Местные жители знали, что у медсестры не было родственников и что ее вещи остались в приличном состоянии. Потихоньку начали все растаскивать. Я обследовала несколько пустующих домов, захваченных бомжами, и цыганский табор. Кроме туфель я нашла ее кофточку и одеяло.

— А где?

— В вагончике.

— В нем живут?

— Да, но мы ведь не обязаны знать кто?

— Не обязаны.

— Я обещала давшей мне их даме принести ей взамен другие туфли. У нее есть только тапочки. А ей нужно.

Адамберг поболтал ногами.

— Медсестра, — прошептал он, — почти полвека делала смертельные уколы старикам, можно сказать, руку набила. У нее это уже вошло в привычку — с чего вдруг она впала в мистику и наняла гробокопателей, чтобы вырыть пару девственниц? Не понимаю, в этом перевертыше нет никакой логики.

— В действиях медсестры тоже.

— Почему же. Всякое безумие структурно и следует определенной траектории.

— Пребывание в тюрьме могло выбить ее из колеи.

— И Ариана так считает.

— Почему вы говорите «пару девственниц»?

— Потому что Паскалина была девственницей, как и Элизабет. И мне кажется, что нашей землеройке это небезразлично. У медсестры, кстати, тоже никогда не было любовника.

— Ей надо было еще узнать про Паскалину и Элизабет.

— Да, следовательно, она побывала в Верхней Нормандии. Медсестрам рассказывают даже больше, чем им хотелось бы.

— Она и там наследила?

— Нет, на Западе, за исключением Ренна, ни одной жертвы. Но это ничего не значит. Она всегда моталась по городам и весям., несколько месяцев поживет — и поминай как звали.

— А это что такое? — Ретанкур показала на оленьи рога, загромождавшие кабинет Адамберга.

— Это трофей. В один прекрасный вечер я их удостоился и отрубил.

— С десятью отростками, — уважительно сказала Ретанкур. — За какие такие заслуги?

— Меня позвали на него взглянуть, и я поехал. Но я не уверен, что меня туда затащили только ради этого. Его звали Большой Рыжак.

— Кого?

— Его.

— Это что, приманка? Чтобы завлечь вас на кладбище в Оппортюн?

— Может быть.

Ретанкур подняла один рог, взвесила его в руке и аккуратно положила на место.

— Их нельзя разлучать, — сказала она. — Чем вы там еще обогатились?

— Узнал, что в свином пятачке есть кость.

Ретанкур никак не отреагировала на это сообщение, только кота переложила на плечо.

— Она имеет форму сердечка, — продолжал Адамберг. — Я также выяснил, что при помощи святых мощей можно вылечить прострацию и достичь бессмертия, а также что среди останков святого Иеронима была баранина.

  68