45 
Даже тогда он хотел обнять ее, утешить, но не имел на это права. Нельзя сказать, что его шокировал рассказ Мэри Роуз. Будучи викарием, он видел столько извращений, случаев насилия, жестокости, что уже ничему не удивлялся. Но ему была ненавистна мысль, что Мэри Роуз видела этих двоих и так жестоко страдала. Кроме того, она была немало смущена собственной откровенностью с почти чужим человеком. Он наклонился, поцеловал ее в висок и едва не подскочил, поняв, что наделал. Осознав, что испытывал, когда его губы коснулись ее кожи. Он не выпустил ее из объятий, просто не смог. Он целовал женщину, которая не была его женой. Вернее, не женщину, а молодую, одинокую, беззащитную девушку. Тайсон закрыл глаза. Он хотел позаботиться о ней, но поцелуй.., он напрасно это сделал. Тайсон тубами снял соленые капля, с ее щек. На этот раз он не целовал ее, просто пробовал слезы на вкус и все крепче прижимал к себе. Она немного успокоилась, прижавшись лицом к его плечу. Дыхание выровнялось. Хоть бы поскорее пришла в себя!
— Мэри Роуз, — прошептал он.
Она снова уснула. Он осторожно уложил ее на спину и медленно поднялся, не спуская с нее глаз. Подумать только, неделю назад он даже не знал о ее существовании! Неужели прошла всего неделя? Тайсону казалось, что он знает Мэри Роуз всю жизнь. Господи, что он говорит! Глупости, все это глупости. Его не интересуют женщины, во всяком случае в этом смысле. Он перестал думать о них уже через три месяца после свадьбы. Нужно прекратить безумство. Он изменяет памяти усопшей жены. Однако Тайсон понимал, что обманывает сам себя. Почему бы не признать правду? После смерти Мелинды Беатрис у него никого не было. Он давно обуздал свое тело и свои желания. И жил в мире с собой до появления Мэри Роуз, шотландки и к тому же незаконнорожденной. Тайсон не привык сыпать проклятиями и сейчас промолчал. Чтобы успокоиться, он подошел к большому закопченному камину и долго смотрел на огонь. Пламя становилось все ниже, пока не рассыпалось на светящиеся оранжевым сиянием угольки. Мэри Роуз. Ему нравилось звучание ее имени, нравилось ощущать его на языке. Господи, что теперь делать?.. Она проснулась среди ночи, потому что снова замерзла — так замерзла, что при каждом вздохе боялась превратиться в льдинки, совсем как та прелестная прозрачная ваза, которая упала с каминной доски и разлетелась на сотни осколков. Теперь вазы нет. И ее не будет. Мэри Роуз старалась лежать неподвижно, но долго не выдержала. Ее трясло так, что стучали зубы. Чем хуже ей становилось, тем яростнее раздирала ее боль. Впивалась в тело все глубже, так что она застонала.
— Все хорошо, Мэри Роуз, Я здесь.
— Тайсон, — прошептала она. — Это в самом деле вы? О Боже, я так рада, что это именно вы! Мне очень плохо. Простите, но я не могу уйти.
— У вас жар. Но не волнуйтесь, мы справимся.
— Очень больно.., это все булыжники и камни.., простите…
— Ничего, я постараюсь вас вылечить. Лежите спокойно и ни о чем не думайте хотя бы минуты три. Вы на это способны?
— Простите.
— Перестаньте повторять одно и то же. И попытайтесь дышать глубже. Я сейчас вернусь.
Прошло немногим более трех минут, когда Тайсон снова появился у постели. Закатав рукава, он зажег канделябр на шесть свечей и поставил его на кроватный столик. Сам же оставался в тени. Мэри Роуз видела только его лицо, мужественное, спокойное, сосредоточенное.
— Сейчас я оботру вас прохладной водой. Так делала моя няня, когда я был маленьким. Сразу снимало лихорадку. Я и сам так лечил своих детей. Но сначала выпейте немного настойки опия, чтобы облегчить боль.
Он помог девушке подняться, и она послушно проглотила сдобренную опием воду.
— Вот и хорошо, — одобрил Тайсон. — Нужно давать вам побольше жидкости.
Он немного помедлил, прежде чем откинуть одеяло. Несколько часов назад, когда он ухаживал за Мэри Роуз, та была без чувств. А теперь?
— Пожалуйста, воспринимайте меня как доктора, хорошо?
— Не могу, — призналась она, дрожа. — Вы Тайсон, а это совсем другое дело, — Знаю, но я не причиню вам зла. Пожалуйста, верьте мне, Мэри Роуз.
— Я верю, — вздохнула она, закрывая глаза. Люди и раньше ему доверяли, и их доверие было для него либо бременем, либо радостью, либо простым выполнением долга. Во всяком случае, он к этому привык, по слова, слетевшие с ее губ, слова, идущие от души, затронули в нем нечто, прежде глубоко запрятанное, теплое и безгранично-светлое, чего он давно не испытывал. Такая метаморфоза должна была смертельно напугать его, по этого, к счастью, не произошло.
45 
