140 
— Несмотря на то, что мы соперничали из-за Рохана?
— Он был для вас обеих только символом. Символом свободы в образе мужчины. Но я думаю, вы научились тому, чему никогда не научилась бы Янте: можно быть свободным даже в тюремной камере.
Пандсала застыла на месте, а затем вполголоса произнесла:
— Я никогда никому этого не говорила, но… он поступил мудро, что выбрал вас. — Внезапно вспомнив о том, что Рохан стоит рядом, она вспыхнула и тревожно оглянулась на принца. — Простите меня, милорд. С вашего разрешения, мы с Найдрой покинем вас.
Когда сестры удалились, Рохан перевел дух и опустился в кресло.
— Иди ко мне, Сьонед…
— Как ты можешь сидеть тут и…
— А что мне еще остается? Иди сюда. — Он посадил Сьонед к себе на колени и снова вздохнул. — День становится все более и более интересным… Кстати, когда я буду выбирать себе любовницу, не забудь напомнить мне, что она должна помещаться на моих коленях. У тебя слишком длинные ноги.
— Я раскаиваюсь в этом недостатке, мой принц. Но все же хочу знать…
— Сьонед, если я прикажу искать его во всех палатках и даже во всем Визе, то этим дам знать нашим врагам, что считаю показания этого человека жизненно важными для себя — и тем самым убью его с большей гарантией, чем если бы сделал это собственным мечом. Поэтому я и собираюсь подождать и посмотреть, что из этого выйдет. Вот и все, что мне остается, если уж нельзя заново познакомиться с женой после целого лета отсутствия.
Через несколько мгновений за пологом прозвучал голос оруженосца Рохана:
— Ваши высочества…
— Проклятие, — пробормотал Рохан, и Сьонед поднялась с его колен. — Да, Таллаин, входи, — позвал он.
Таллаин — единственный оставшийся в живых сын лорда Эльтанина Тиглатского — был светловолосым и темноглазым хорошо сложенным юношей девятнадцати зим, и до произведения в рыцари ему оставался лишь год с небольшим. Рохану всю жизнь везло на оруженосцев, и Таллаин не был исключением. Вальвис, младший сын мелкого земледельца, стал его признанным полководцем, ближайшим атри и хорошим другом: Тилаль, племянник Сьонед, давно стал важным лордом, был сам себе хозяин, но по-прежнему оставался предан им; Таллаину в один прекрасный день предстояло начать править укрепленным городом на севере, важным бастионом, прикрывавшим границу от вторжения меридов и кунакцев, и юноша ни на секунду не забывал об этом.
Он поклонился, отбросил со лба копну непослушных пшеничных волос и сказал:
— Прошу прощения, милорд и миледи. Кто-то оставил у шатра сумку. Я видел этого человека. На нем была простая темная туника. Ни цвета, ни герба я не узнал.
Рохан принял у него сумку из грубой коричневой шерсти и развязал шнурок.
— Ах, — тихо сказал он, доставая прекрасный стеклянный нож. — Мериды…
Таллаин застыл на месте, но тут вмешалась Сьонед.
— Значит, «то, что называют грозой Пустыни»?
— Я предполагал это. Еще одно предупреждение. Все интереснее и интереснее, — повторил он. — Спасибо, Таллаин. И не беспокойся. На самом деле это не имеет к нам никакого отношения.
— Тем не менее я прикажу удвоить стражу, милорд.
— Нет, не надо.
Таллаин поклонился, но вид у него при этом был несчастный.
— Как пожелаете, милорд.
Когда молодой человек ушел, Рохан потрогал пальцем острое лезвие.
— Я слишком часто видел такие ножи и не боялся даже тогда, когда они были направлены в меня .
— Как ты думаешь, что они хотят этим сказать?
— Просто пытаются предупредить, что они здесь. Хотят, чтобы я беспокоился о Поле, а не о том «отце некоего сына», о котором нас предупредил наш друг пекарь. — Он посмотрел на жену снизу вверх. — Сьонед, если бы я действительно был героем, в чем ты обвинила меня прошлой ночью, то прочесал бы весь лагерь и никому не дал бы покоя, пока не нашел бы этого человека — если бы нашел его живым. Считается, что герои действуют под влиянием импульса и не успевают подумать. Но это получается только у героев. Вот поэтому они и герои. — Он сделал паузу и покрутил в руках нож. — Когда я был молод, то обладал импульсивностью юности и ничем не дорожил. Хотя нет, я отвечал за свою страну, и с этим как-то нужно было считаться, но тогда я не был верховным принцем. Мне не приходилось думать обо всем и вся. А теперь приходится. И вынуждает меня к этому титул верховного принца. Сьонед задумчиво кивнула.
— Иными словами, когда-то тебя ограничивало то, что ты можешь сделать. А теперь ограничивает то, чего ты делать не имеешь права .
140 
