Особенно,... 
76 
Когда пожар уничтожил Феруче, Сегев был слишком мал, чтобы помнить о тамошней роскоши, но что-то в нем жаждало прекрасных вещей: шелковых простынь, толстых ковров, гобеленов, изящной мебели и огромных комнат, которые могли бы все это вместить. Но новые апартаменты ничем не напоминали его мечту. Там стояли узкая койка с придвинутым к ней столом, пустая жаровня и сундучок для одежды. На столе красовались лохань для умывания и простой глиняный кувшин, который Сегев с утра наполнил вином. Сейчас он щедро приправил вино дранатом и пригубил сам, безошибочно определив по реакции своего тела, что дранат начал действовать.
Обнаженный Сегев лежал в постели и притворялся спящим. Но чем позднее становилось, тем сильнее нарастало его нетерпение. Уж не забыли ли о нем? Как вели себя другие юноши, зная, что наступает ночь, которая превратит их в мужчин? Конечно, он тоже нервничал, однако совсем по другой причине. Каждый шаг в коридоре заставлял лихорадочно биться сердце, но дверь оставалась закрытой. В комнате без окон сгущалась тьма, простыни начинали раздражать кожу. Он повернулся на левый бок, затем на правый, сбросил простыни на пол, а потом поднял снова. Что-то случилось. Теперь он был в этом уверен. У старой суки Андраде возникли подозрения. Кто-то заметил на ступеньке следы жира. Его разоблачили. Сейчас за ним придут, вытащат из постели и употребят все свое искусство, чтобы заставить его рассказать о Миреве, о каменном круге в лесу и…
Внезапно дверь слегка осветилась, превратившись в высокий прямоугольник. Он стремительно сел на кровати, мокрый от пота. Кто-то вошел — нет, не кто-то, а что-то : мерцающий бесцветный туман, бледный, почти прозрачный. Дверь снова утонула во мгле, смешалась с темнотой, но слабое, бесформенное сияние, не отбрасывавшее тени, приближалось к нему. Почувствовав нежное прикосновение пальца к своим губам, Сегев попытался справиться с сердцебиением. Он не испытывал такого волнения ни с Миревой, ни с крестьянской девушкой, лишившей его невинности в возрасте тринадцати лет.
Он горел в огне.
Светлая дымка приблизилась вплотную, он потянулся и обнял стройную женскую фигуру, задрожал и задохнулся. Притянув ее к себе, Сегев забыл про Миреву, про братьев, про причину, которая привела его в Крепость Богини — про все на свете. Юноша чувствовал лишь головокружительный аромат, податливое тело, древнюю власть женской плоти, соприкасавшейся с его собственной.
Их первое совокупление закончилось очень быстро. Он лежал на спине, еле переводя дух, и обливался потом, испытывая унижение при мысли о том, что не смог продлить удовольствие. В памяти возникло смутное воспоминание о Миреве в облике юной девушки; почему она никогда не говорила ему, какой сильной была любовная магия фарадимов? Женщина, кем бы она ни была, существовала только в образе слабого свечения. К ней можно было прикоснуться, но Сегев не мог определить, кто она такая, ни по форме носа, лба, рта, ни по очертаниям грудей или бедер. Был неразличим даже цвет волос, струившихся вокруг его тела. Сегев только надеялся, что они золотые и что в его объятиях лежит Холлис, но не стал бы переживать, если бы это была не она; ее губы учили юношу вещам, которых не знала сама Мирева, а когда Сегев начинал бояться, что не переживет этой ночи, они возвращали его к жизни.
Во второй раз он продержался дольше. Решив действовать более умело и до конца насладиться ее телом, он восстановил дыхание и вскоре пришел в себя. Сегев потянулся к ее рукам, пытаясь на ощупь определить, сколько у нее колец. Но колец не было, и это испугало его. Потрясение заставило мальчика вспомнить наставления Миревы. Настоящие «Гонцы Солнца» не должны были интересоваться тем, кто пришел к ним. Он не повторит ошибку. Он обязан помнить, зачем пришел сюда.
Сегев открыл рот, чтобы предложить ей вина, и обнаружил, что не может произнести ни звука. Он слышал, как его голос вторил женским стонам, но сейчас собственный язык стал незнакомым и толстым, губы онемели, горло сжалось, чуть не задушив его. По-настоящему испуганный, он вырвался из нежных рук и упал на колени рядом с низкой кроватью, комкая в руках мятые простыни. Она была всего лишь сном, бледным призраком, бесплотным и нереальным. Неужели фарадимы обладают столь чудовищной силой? Он потянулся к кувшину с вином и сделал два больших глотка, нуждаясь в дранате, чтобы восстановить свое пошатнувшееся мужество.
Теплые пальцы обхватили руку Сегева; женщина взяла глиняный кувшин, жадно припала к нему и отдала обратно. У Сегева дрогнула рука, и он пролил вино себе на колени. Юноша услышал донесшийся откуда-то издалека странный мелодичный смех, и женщина вновь привлекла его к себе…
76 
