94 
— Интересно, а Андрюше Макаревичу такая жизнь понравилась бы или нет? — зевнул Олег, вспоминая оставшегося в дали веков музыканта. — Удача это — или только цыпленок ощипанный?
В растительной жизни, которую вынужденно вел ведун, были, конечно, и свои преимущества. Еда от пуза — причем вкуснейшие яства, а не сушеное мясо каждый день. Вина самые редкостные, причем натуральные все, как на подбор. Баня — сколько хочешь. Мед-пиво — сколько выпьешь. Пиры каждый день, приемов торжественных — раз-два и обчелся. И всех хлопот у Олега — так это, что ни день, отвечать на вопросы про церковь и иерархов, кто за что отвечает. Словно Середин был епископом, а не чародеем.
— Сбегу, — сделал для себя неожиданный вывод ведун. — Сбегу, надоело. Пусть ловит, да кляузы местным князьям пишет. Из них половина мне в помощи клялась, не сдадут.
Он снял один сапог, другой, швырнул в стену:
— Спокойной ночи!
Пребрана больше не приходила. Наверное, и вправду обиделась, когда с девкой в коридоре застукала. Рада тоже не появлялась. Или хозяйки испугалась, или еще что. Не бегать же за ней по всему детинцу?
— На свободу хочу, — опять зевнул он, закрывая глаза. — Будет там и пиво, и девки, и веселье не казенное. Глядишь, и сливяночку где-нибудь крестьяне делать научились, или сидр яблочный. Не греческое вино, само собой, но и мы люди не гордые.
И тут Середин ощутил на запястье уже почти забытое ощущение — крестик плавно теплел.
— Ква… — Ведун тряхнул головой, сел в постели. Потер запястье. — Это еще откуда?
Тепло было слабенькое — не такое, как от приближения нежити или колдуна, а как будто кто-то пытался напустить на него порчу.
— Зря я сегодня столько выпил, — негромко укорил себя Олег.
Поднялся, выглянул за дверь — никого. На всякий случай он прижал створку тяжелой лавкой, прошел по комнате. Температура креста не менялась, словно порча была наложена равномерно сразу на всё вокруг. Ведун даже засомневался: уж не мерещится ли? Подошел к окну, толкнул створку, собираясь для сравнения высунуть руку наружу — и увидел вдалеке, за городскими стенами, череду костров.
— Это еще что за электрическая сила?
Над городом расползался слабенький запах дыма — в избе с печью, даже нетопленой, его и не заметишь. Середин взялся было за саблю, но спохватился: ворота всё равно давно закрыты, никто его на улицу не выпустит. Ясно было одно: магическое воздействие велось не на него — на весь город. И было оно не настолько сильным, чтобы представлять для людей смертельную опасность.
— Мелкая пакость какая-то готовится. Но для всех. Ладно, утро вечера мудренее. Подождем.
Правда, скамейку от двери отодвигать он всё-таки не стал. И долго не мог заснуть, ворочаясь в глубокой перине с боку на бок.
А потом вдруг увидел опушенный далекой дубравой луг, на краю которого начиналась свежеподнятая пашня. Чуть дальше стояла изба, огороженный плетнем двор, играли дети в нарядных рубашках. Потом вдруг горизонт на юге начал стремительно чернеть, и с той стороны на землю поползли толстые, чешуйчатые, как карпы, темные змеи. След от них оставался черный, расползающийся в стороны, как губительная парша. Гады проползли мимо, и всё стало мертвым: вместо дубрав торчали голые ветви, в избе провалилась крыша, плетень упал, дети лежали мертвыми — только голые оскаленные черепа да потемневшая одежда. Пашня и луг слились в единое пепелище. И вдруг за спиной грянул гром! Промелькнула над опустошенными просторами зеркальная молния, вдыхая в землю новую жизнь — возродились луг и пашня, заново отстроилась изба, запели веселые песни дети. Мимо, грозно размахивая мечом, прошел витязь огромного роста — и Середин понял, что это князь Владимир собственной персоной! Князь миновал ожившую землю и двинулся дальше, раскидывая клинком, как игрушечных, черных змей…
Попавшие налицо капли заставили ведуна открыть глаза. За распахнутым окном хлестал ливень, грозно гудел ветер, сверкали молнии. Сверкали где-то совсем недалеко, в стороне святилища.
— Кажется, утром без сюрпризов не обойдется…
Олег встал, затворил окно, вернулся под одеяло — и снова увидел опушенный далекой дубравой луг, на краю которого начиналась свежеподнятая пашня…
Утро началось с ударившего в слюду окна яркого света. Середин не поленился, открыл створки — и увидел идеально чистое, неестественно голубое небо. Словно и не было ночного ливня с грозой, словно и не метался над мостовыми русской столицы стремительный ветер. Крест на руке молчал — был еле теплым, как обычно, когда не ощущал никакого колдовства.
94 
