– Но вы ранены.
– Это царапина.
– Это не царапина. Рана может загноиться…
Робин закрыл глаза.
– Петра, это не поможет.
Сейчас он был таким бледным.
– Очень хорошо, очень хорошо. Не беспокойтесь ни о чем. Я позабочусь о вас.
Его губы дрогнули.
– Разве это не моя роль в этой пьесе?
– Молчите.
Он зашипел, когда повозка особенно резко подскочила, и Петра снова проверила повязку. Появилась кровь.
– Они, должно быть, разделили силы, – пробормотал Робин. – Мне следовало предугадать это. У Варци было время обдумать поездку. Если бы мы сели на другой корабль, то не поехали бы в Дувр. Он послал своего человека наблюдать за дорогой от ближайшего порта. Проклятие, я чувствую себя полным идиотом!
Петра сжала его руку.
– Я тоже об этом не подумала.
– Но вы прекрасная дама, а я странствующий рыцарь.
– Робин! Я знаю, знаю, вы такой. – Ей пришлось сказать это, хотя она знала, что не должна. – У вас действительно такой характер, какой мог бы мне понравиться.
Он печально улыбнулся, но при очередном толчке повозки поморщился.
– Фехтование гораздо приятнее у Анджело.
Она не поняла, что он имеет в виду, но догадалась, что это что-то вроде шутки.
– У меня очень грустный протокол, – сказал он. – На данный момент вы спасли меня, не дав перерезать мне горло, самостоятельно спаслись от человека Варци, а теперь не даете мне истечь кровью. Я пережил эту схватку только при помощи Кокетки и Флетчера.
– Чепуха. Без вас я была бы пленницей этого человека, и без вас ни Кокетка, ни Флетчер не смогли бы ничего сделать. То, как вы выскочили из повозки, было великолепно. Вы застали его врасплох. А теперь помолчите и позвольте мне позаботиться о вас.
– Как прикажет миледи, – произнес Робин и закрыл глаза. Последний отрезок пути по ухабистой дороге был самым тяжелым, и Петра возблагодарила Господа, когда они въехали в крестьянский двор и остановились. Повязка пропиталась кровью, и Петре снова пришлось зажать рану рукой.
Им навстречу с лаем выбежала черно-белая собака. Миловидная молодая женщина схватила собаку за ошейник и крикнула:
– Что ты здесь делаешь, дядя Дэн?
– Еду в Эшфорд, – ответил он, спускаясь. – Были кое-какие неприятности.
– Это удивительно. Таможенники?
– Нет. Вез эту пару в Вестерхангер, и на нас напал разбойник.
– Дэн Флетчер, не говори глупостей!
– Это не глупости. Ясно как день, что это был разбойник. К тому же иностранец.
– И где же он?
– Мертв. Я убрал его подальше.
Женщина уставилась на него, но не выглядела потрясенной.
Из двери появился молодой человек в рубашке.
– Что такое, Сари? Дядя Дэн? – удивился он.
Дэн снова рассказал их историю, потом представил Робина и Петру Тому и Сари Гейнер. Из дома выбежали двое маленьких детей, чтобы поглазеть на них, вскоре к ним присоединилась девочка постарше. Прибежал парнишка лет двенадцати. Все в семье были темноволосые, светлокожие и крепкие.
Госпожа Гейнер подошла к повозке. Увидев повязку на ноге Робина, воскликнула:
– Боже мой! Несите его внутрь, дурни. Кит, скачи на Мейси за доктором.
– Никакого доктора, – резко сказал Робин.
– Но, сэр…
– Он, наверное, прав, девочка, – сказал Дэн Флетчер. – Не нужно привлекать к себе внимание.
Конечно, контрабандисты не хотят огласки, так же как и Робин. Все-таки они с Петрой только что нелегально высадились на берег.
– Рана не тяжелая, – сказал Робин.
Петра пока решила не спорить. Посмотрит рану, тогда и решит.
Двое мужчин внесли Робина в дом. Он молчал, но ему явно было больно. Всю дорогу госпожа Гейнер восклицала:
– Разбойники? Среди бела дня? Ну, знаете ли! Куда катится мир?
Внутри она бросилась стелить на кровать грубую простыню, и Робина положили на нее с подушками под спиной, чтобы он мог сидеть. Он все еще держал в руках Кокетку, которая теперь вырвалась на свободу, чтобы обнюхать его окровавленную повязку.
– Боже мой, что это? – воскликнула жена фермера, протягивая руку за палкой.
– Героиня, – ответил Робин, поглаживая Кокетку.
– Что?
– Собака, – сказал он. – Маленькая, но отважная. Она рисковала жизнью ради меня.
– Крыса могла бы ее съесть, – сказала миссис Гейнер.
Фермерская собака пришла вместе с ними и теперь смотрела на Кокетку так, будто узнавала что-то, что называет себя собакой, и даже собакой женского пола, но совершенно не знала, что с ней делать.