— Понял! — торжествующе возгласил Фомич. — Наконец-то дошло! Хотели вывести меня из дела, а? Я вам теперь не нужен? Когда сделал свою часть работы? Теперь можно и не делиться? Вот и придумали насчет «уазика»?
Ровным, даже скучающим тоном Пашка произнес:
— Митрий, друг мой, клиент по-хорошему не понимает. Не бросить ли нам эти бесполезные дрязги и не приступить ли к активному следствию?
— С превеликой охотой, босс… с-сука…
В комнате определенно что-то произошло. Воцарилась полная тишина. Петр решил было, что с микрофоном что-то случилось, но тут же расслышал тяжелое, напряженное дыхание, скрип отодвинутого стула, шаги.
— Стойте на месте, — раздался звенящий от напряжения голос Фомича. — Я с вами не шучу, подонки…
— Фомич, — с наигранной бодростью произнес Елагин. — Брось дуру, Фомич, ты же с ней обращаться не умеешь, она ж у тебя и вовсе незаряженная, на предохранителе стоит… Положи волыну, может, и обойдется…
— Заряжен, Митенька, заряжен, — саркастически отозвался Фомич. — И с предохранителя снят, тут ты ошибся. И патрончик в стволе. Не скажу, что стреляю, как ковбой, да в такой клетушке по вам промахнуться будет трудно… Стойте спокойно, вы меня сами загнали в ситуацию, когда терять нечего…
— С-сука… — это прозвучало тихо и глухо, так что Петр не понял, кто из двоих говорил.
— Ну что ты, Митенька? Просто предусмотрительный человек. Кто бы мог подумать на скромного бюрократа? Я, Митя, даже две недели в платный тир на Робеспьера ходил… Азы освоил… Стой, говорю!
— Фомич, а Фомич! У тебя ж глушителя нет, шуму будет, если нажмешь…
— Митенька, Павел Иванович объяснял про здешние вольные нравы… Стой, выстрелю! Оба — по два шага назад…
— Я ж из тебя котлет наверчу, тварь лысая…
— Авось обойдется… — новым, решительным голосом отозвался Фомич. — Нехорошо, Павел
Иванович. Я вам верил, столько лет бок о бок… А вы и меня в издержки производства списать решили? Я ж сказал — на два шага назад, оба…
— Фомич, — заговорил вдруг Пашка. — Ты постарайся понять меня правильно. Так уж сплелась вокруг тебя информация… да не дави ты на курок, и в самом деле выстрелит! Нет у меня оружия, ты видишь? А Митя стоит совершенно спокойно и у него тоже ничего нет… Подожди, поговорим ладком… видишь, все нормально, никто на тебя не бросается, давай перекурим, побеседуем спокойно…
Короткий непонятный шум, грохот стула. Сильный хлопок, резкий и гулкий, словно умело откупорили бутылку шампанского. Нечто вроде возни. И стук упавшего тела.
— Ну, босс… — после долгого молчания хмыкнул Елагин. — Снимаю шляпу. Не кабинетный деятель вы у нас, чего там… Атаман впереди на лихом коне… А ведь сдох…
— Не было другого выхода, — зло бросил Пашка. — Он бы ушел.
— Это точно… Как два пальца — ушел бы… Надо же, какая прыть перед лицом смерти прорезалась…
«Что они с ним сделали? — ломал тем временем голову Петр. — Пристрелили, конечно, но как им удалось? Он бы ни за что не дал кому-то из них достать оружие… В чем тут фокус?»
— Так, — отрывисто сказал Пашка. — Плакать некогда, да и не к чему. Где деньги, уже не узнаем. Что поделать… В конце-то концов, эти денежки были не более чем случайным калымом до кучи… Возьми в кухне ацетон, протри тут все на предмет пальчиков. Концы к нам по поводу квартиры не потянутся?
— Абсолютно исключено. Я этому алкашу ни документов не показывал, ни бумаг, ничего не подписывали… Если он вообще живой, а не сдох в деревне от стеклореза… Никаких ниточек, — его голос на некоторое время отдалился. — Где бутылка? Ага… Босс, вы и в самом деле думаете, что за ним кто-то стоял? Не Мехоношин ли? Покойник был из тех, кто всю жизнь на два фронта работает. Не уличен, правда, но…
— Да что тут языком молоть? — в сердцах прикрикнул Пашка. — При полном отсутствии информации и наличии покойника? Протри все в темпе, только аккуратно, и сматываемся…
— А его как замотивируем?
— А никак, — бросил Пашка. — Самое простое — предоставить все естественному течению событий. Нынче жара стоит, когда завоняет — даже здешние павианы обеспокоятся и заявят. Наверняка решат, что покойный снова пошел по малолетним поблядушкам, да плохо выбрал район, вот и напоролся… Придется потом подтвердить со скорбным видом, что покойный был морально неустойчив… а впрочем, ничего уже нам не требуется подтверждать. Потому что нас, как таковых, уже не будет… Шевелись!