К о р з у х и н. Идет шестьсот сорок долларов?
Ч а р н о т а. Не пойдет. Этой ставки не принимает банк.
К о р з у х и н. Вы хорошо играете. Сколько примете?
Ч а р н о т а. Пятьдесят.
К о р з у х и н. Пошло. Девять!
Ч а р н о т а. У меня жир.
К о р з у х и н. Пришлите.
Ч а р н о т а. Пожалуйста.
К о р з у х и н. Пятьсот девяносто!
Ч а р н о т а. Э, Парамоша, ты азартный! Вот где твоя слабая струна!
Г о л у б к о в. Чарнота, умоляю, уйдем!
К о р з у х и н. Карту! У меня семь!
Ч а р н о т а. Семь с половиной! Шучу, восемь.
Голубков со стоном вдруг закрывает уши и ложится на диван. Корзухин открывает ключом кассу. Опять звон, тьма, опять свет. И уже ночь на сцене. На карточном столе горят свечи в розовых колпачках. Корзухин уже без пиджака, волосы его всклокочены. В окнах огни Парижа, где-то слышна музыка. Перед Корзухиным и перед Чарнотой груды валюты. Голубков лежит на диване и спит.
Ч а р н о т а (напевает). «Получишь смертельный удар ты... три карты, три карты, три карты...» Жир.
К о р з у х и н. Пришлите четыреста! Пошли три тысячи!
Ч а р н о т а. Есть. Наличные!
Корзухин бросается к кассе. Опять тьма со звоном и музыкой. Потом свет. В Париже – синий рассвет. Тихо. Никакой музыки не слышно.
Корзухин, Чарнота и Голубков похожи на тени. На полу валяются бутылки от шампанского.
Голубков, комкая, прячет деньги в карманы.
Ч а р н о т а (Корзухину). Нет ли у тебя газеты завернуть?
К о р з у х и н. Нету. Знаете что, сдайте мне наличные, я вам выдам чек!
Ч а р н о т а. Что ты, Парамон? Неужели в каком-нибудь банке выдадут двадцать тысяч долларов человеку, который явился в подштанниках? Нет, спасибо!
Г о л у б к о в. Чарнота, выкупи мой медальон, я хочу его вернуть!
К о р з у х и н. Триста долларов!
Г о л у б к о в. На! (Швыряет деньги.)
Корзухин в ответ швыряет медальон.
Ч а р н о т а. Ну, до свидания, Парамоша. Засиделись мы у тебя, нам пора.
К о р з у х и н (загораживая дверь). Нет, стой! У меня жар, я ничего не понимаю... Вы воспользовались моей болезнью?! Вот что, верните деньги, я вам дам по пятьсот долларов отступного!
Ч а р н о т а. «Ты шутишь», – зверь вскричал коварный!..»
К о р з у х и н. Ну, если так, я сейчас же звоню в полицию, что вы ограбили меня! Вас схватят сейчас же! Оборванцы!
Ч а р н о т а. Ты слышал? (Вынимает револьвер.) Ну, Парамон, молись своей парижской Богоматери, твой смертный час настал!
К о р з у х и н. Караул! Караул!
На эти вопли вбегает А н т у а н, в одном белье.
Все спят! Вся вилла спит! Никто не слышит, как меня грабят! Караул!
Портьера раздвигается, и возникает Л ю с ь к а. Она в пижаме. Увидев Чарноту и Голубкова, окаменевает.
Вы спите, милая Люси, в то время как патрона вашего грабят русские бандиты!
Л ю с ь к а. Боже мой, Боже! Видно, не испила я еще горькой чаши моей!.. Казалось бы, имела я право отдохнуть, но нет, нет... Недаром видела сегодня тараканов во сне! Мне интересно только одно – как вы сюда добрались?
Ч а р н о т а (поражен). Это она?
К о р з у х и н (Чарноте). Вы знаете мадемуазель Фрежоль?
Люська за спиной Корзухина становится на колени, умоляюще складывает руки.
Ч а р н о т а. Откуда же мне ее знать? Никакого понятия не имею.
Л ю с ь к а. Так познакомимся же, господа! Люси Фрежоль.
Ч а р н о т а. Генерал Чарнота.
Л ю с ь к а. Ну-с, господа, в чем недоразумение? (Корзухину.) Крысик, чего ты кричал так отчаянно, кто тебя обидел?
К о р з у х и н. Он выиграл у меня двадцать тысяч долларов! И я хочу, чтоб он вернул их!
Г о л у б к о в. Это неслыханная подлость!
Л ю с ь к а. Нет, нет, жабочка, это невозможно! Ну, проиграл, что же поделаешь! Ты не маленький!
К о р з у х и н. Где Антуан покупал карты?!
А н т у а н. Вы сами покупали их, Парамон Ильич.
Л ю с ь к а. Антуан, уйдите к дьяволу! В каком виде вы торчите передо мной?
Антуан скрывается.
Господа! Деньги принадлежат вам, и никаких недоразумений не будет. (Корзухину.) Иди, мой мальчик, усни, усни. У тебя под глазами тени.
К о р з у х и н. Уволю этого дурака Антуана! Не пускать ко мне больше русских в дом! (Всхлипнув, уходит.)
Л ю с ь к а. Ну-с, была очень рада повидать соотечественников и жалею, что больше никогда не придется встретиться. (Шепотом.) Выиграли – и уносите ноги! (Громко.) Антуан!
А н т у а н выглядывает в дверь.
Господа покидают нас, выпустите их.
Ч а р н о т а. О ревуар, мадемуазель[26].
Л ю с ь к а. Адье![27]