47 
…Через двадцать минут он вылез из «БМВ» у серокирпичной девятиэтажки, у крытого кровельным железом спуска в подвал. Железо сияло свежей синей краской с россыпями золотых, алых и черных звездочек, а у входа висела нежно-голубая вывеска. Золотые буквы возвещали: «СИБИРСКАЯ АСТРАЛЬНАЯ АКАДЕМИЯ». Ниже красовался золотой же трезубец – астрономический знак планеты Нептун, а вокруг то ли каббалистические закорючки, то ли выведенные нетрезвой рукой китайские иероглифы.
На голове у Данила было наверчено с полметра белой марли – наподобие чалмы. Чалма перевита дешевыми пестрыми бусами, а в руке главный волкодав «Интеркрайта» держал хрустальный цветок на длинном стебле. Трое его ребят, вылезших из «Тойоты», были экипированы точно так же – все это за пять минут приобрели в магазине за углом.
Бабки на скамейке ни малейшего интереса к прибывшим не проявили. Одна с видом знатока сообщила подругам:
– Ишо шизики приехали…
Данил первым двинулся ко входу в подвал, негромко запевая на мотив «Калинки»:
– Ом мани падме хум, Харе Кришна баббле гум… гу!
И при этом еще, стараясь не переигрывать, вихлялся туловищем, подрыгивал ногой. Когда-то в Кабуле он наблюдал дервишей и сейчас пустил в дело кое-какие пируэты из их репертуара. Его ребята двигались следом, дружно подтягивая:
– Чаттануга чуча, чаттануга чуча… гой, дай, халия…
Даже детишки во дворе не удостоили их взглядом. Шантарск, совсем недавно еще закрытый город, успел налюбоваться разнообразнейшими цветочками перестройки – и «Детьми Галактики», и лысыми кришнаитами, и босоногими йогами, и «зелеными» в черных балахонах с намалеванными скелетами, и причудливо разукрашенными казаками (лампасы – Оренбургского войска, околыши фуражек – Уральского, а погоны вообще непонятно чьи), и последователями новоявленного Христа-Варфоломея, каждое воскресенье таскавшими своего Учителя привязанным к кресту, и августовскими защитниками Белого дома (камуфляж, дикие глаза, значки-блюдца с портретом Ельцина против сердца), и октябрьскими защитниками Белого дома (камуфляж, дикие глаза, значки-блюдца с портретом Руцкого против сердца), и крайне живописными Сибирскими Друидами (учение, основанное находившимся в состоянии белой горячки доцентом-историком. Потом он вылечился, но Друиды зажили сами по себе). А к неграм и японцам привыкли настолько, что негров перестали поддразнивать: «Шо, Маугли, змэрз?» – а японцев давно уже не дразнили кукишем с приговоркою: «Вот те, косоглазый, острова!»
Они спустились в подвал. Охранник встал из-за стола, но не похоже, чтобы встревожился: просто лениво двинулся наперерез, таращась на них с брезгливой отрешенностью здорового психически мужика:
– Ну, чего, чего?
Данил осенил его цветком, словно распятием, и вежливо сказал:
– Шалом, хава нагила, бисмилла. Ба ширинзабонию лутфу хуши, тавони, ки филе ба муе каши.[4]
– Не, мужики, вам кого?
– Милый астральный брат, – сказал Данил. – Мы, слуги четырнадцатого уровня золотого сечения Высшего Разума, прибыли в ваш город, средоточие кармической праны и пранической чакры, дабы ощутить благословенную ауру духовной повелительницы вашей… – Он словно бы нечаянно наступил качку на ногу, и тот отпрянул. – Позволено ли будет адептам приблизиться к вещунье академиума сего?
– Не, ну так бы и говорили, – парнишка потерял к ним всякий интерес. – Райка… тьфу, Матерь Астральная, вон там. Во-он в ту дверь… – Он призадумался и с тягостным вздохом родил: – Грядите, во! Грядите туда, мужики, грядите… Там она… вещует….
Данил громко откашлялся. Степаша элегантно и четко заехал охраннику в солнечное сплетение, сцапал за ворот и брючину, сложил вовсе уж вдвое. Подскочил Рашид, молниеносно сковал наручниками запястье и лодыжку битого. Жора тем временем бесшумно затворил железную дверь и повернул головку замка.
Данил вырвал из гнезда телефонный провод, подошел к одной из двух дверей. За ней обнаружился крохотный туалет, так что с этого направления сюрпризов ждать не приходилось. Из-за другой двери едва слышно доносилось нечто вроде монотонного пения, порой прерывавшегося хоровыми вскриками.
Охранник наконец смог перевести дыхание. Данил подошел к нему, присел рядом на корточки, охлопал ладонями, забрал заткнутый за пояс «Макаров» и сказал:
– В австро-венгерской армии такая поза называлась «шпангле». Нерадивые солдатики сутками валялись и не дохли, так что ты полчасика вытерпишь… Молчать! Отвечать только на мои вопросы, причем – тихо. Ты понял меня, или ударить тебя? Понял, козел?
47 
