39 
* * *
Пока шли приготовления к повешению, Жара с Рыской снова заперли в камере. Правда, уже в другой — предыдущая неважно себя зарекомендовала.
Девушка молча, покорно подошла к лавке и медленно на нее опустилась, сложила руки на коленях. Друг, успевший схлопотать под дых и по уху (уж больно приговор не понравился), так просто смиряться не желал.
— Мы ни в чем не виноваты! — возмущенно орал он, тряся решетку (в меру, памятуя о хлипкости замков). В самом деле, какое унижение для матерого вора — быть повешенным за то, чего он не совершал! — Я требую пересмотра дела! Дайте хоть с судьей поговорить!
— Щас, будет он ко всякой швали спускаться. — Тюремщик треснул узника по костяшкам связкой ключей, отпугнув от решетки. — Расшумелся тут… Скоро вам последний обед принесут, не порть аппетит.
— Можно подумать, нам что-то в горло полезет!
— Мне зато полезет, — успокоил стражник. — А вам никто и не предлагает, перебьетесь уже пару лучин.
— И не стыдно?!
— Не-а, — беспечно отозвался тот. Вверху как раз открылась дверь, потянуло запахом жареного мяса, и тюремщик поспешил навстречу посыльному из кормильни.
— Все правильно, — неожиданно сказала Рыска, тихо и обреченно. — Это расплата. Мы ее заслужили.
— Чем?! — изумился Жар.
Девушка уставилась на него с таким же искренним удивлением:
— Мы же убили семь человек!
— Чего это мы? — не понял вор. — Саврянин твой бешеный! А сам удрал, крыса сволочная, чтоб его телегой переехало…
— Мы, — настаивала Рыска. — Я ему помогла с последним разбойником. Я выбрала дорогу, на которой он не промахнулся.
— Он бы и так не промахнулся, — уверенно возразил вор. — Или промахнулся бы и снес головы вам обоим. Или убил его следующим ударом.
— Прекрати! — не выдержала Рыска. — Тебе что, совсем все равно?! Люди же умерли!
— Людей убили, — огрызнулся Жар. Кабы не казнь, эта поляна, пожалуй, еще долго стояла бы у него перед глазами и снилась в кошмарах, но пока что угроза собственной жизни все затмевала. Видал он и трупы, и как дружков его вешали. Второе куда больше впечатлило. — А разбойники сдохли, как бешеные собаки, туда им и дорога.
— Кто мы такие, чтобы их судить?!
— А кто, по-твоему, этого достоин? — Вор кружил по камере, как пойманный волк, отвечая раздраженно и отрывисто.
— Ну… есть же стража, судьи… — Рыска не отрывала от него взгляда, будто боялась, что стоит на щепочку отвлечься — и друг исчезнет и она останется совсем одна.
— Думаешь, они чем-то лучше и безгрешнее?
— Ну… раз их выбрали…
— Ха! — Жар ухватился за решетку и подпрыгнул. Уперся ногами в стенку, подергал за прутья. Сидели мертво. — Кто больше наместнику заплатил или пообещал, того в кресло и посадили! А разбойники заплатят — и будут стражниками называться!
— А как же справедливость?
— Кому она, к Сашию, нужна, твоя справедливость?! — Жар спрыгнул на пол, развернулся к подруге. Лицо у него было красное и злое. — Городу нужен по-ря-док! Чтобы грабили за месяц столько-то, убивали столько-то, а в тюрьме за это сидело и головы лишалось столько-то! И если что-то перевешивать начинает, задача власти — уравнять! А не справедливостью маяться!
— Зато мне она нужна, — упрямо сказала Рыска. — Я без нее жить не могу.
— Вот и будешь через лучину висеть, правдолюбка, — в сердцах брякнул вор. — Только на ведро перед выходом сходить не забудь. А то справедливость — штука неприглядная.
Девушка уставилась на него — безумные желто-зеленые глазищи на бледном, заострившемся лице, — а потом уткнулась лицом в ладони и зарыдала. Впервые с ночи.
Жар выругался, сделал еще кружок, потом плюхнулся на лавку рядом с подругой, грубо обхватил ее за плечи и прижал к себе.
ГЛАВА 7
Крысы с равной легкостью бегают по полу, стенам и потолку.
Там же
Колая провожали жена и сын, похожий на него как две капли воды — такой же круглолицый, крепенький, с густыми бровями и безвольным подбородком. Жена плакала, мальчишка, глядя на нее, тоже хлюпал носом. Колай смущенно покряхтывал, обнимая то одну, то другого, то обоих разом.
— Ну-ну, чего вы, не на войну ж еду… Может, заработаю чего, гостинцев привезу…
— Сам-то поскорей возвращайся!
Цыка угрюмо отвернулся. Развели тут телячьи нежности. Уж он-то своему сыну с малолетства втолкует: мальчики не плачут. Настоящего мужика воспитает, помощника. И драться его научит, и про девок все объяснит. Ну и баловать будет, не без того… Но в меру!
39 
