Последние отзывы

  94  

Бомжи притащили сюда старинный секретер с подпаленными боками (наверное, с какого-нибудь пожариша), диван без спинки и ножек (он стоял на кирпичах), несколько видавших виды грубых кресел и стульев (явно казенных, из присутственных мест), раздвижной стол – детище первых пятилеток, тумбочку, исполняющую роль чайного столика, дореволюционную швейную машинку "Зингер" без привода и разных колесиков, старый телевизор "Электрон", который ничего не показывал, так как в подвале не было электричества, и большой кованый канделябр работы английских мастеров – раритетная и ценная вещь для людей с понятием.

Как попала музейная реликвия в наш город, а затем и в берлогу бомжей, – уму непостижимо.

Что касается Гоши и Антонины, то вряд ли они обладали утонченным вкусом или большими познаниями по части антиквариата. Скорее всего, бомжи умыкнули раритет по пьянке, у какого-нибудь дружка, собирателя металлолома, для вполне прозаической и прагматичной цели – чтобы осветить свое жилище.

Кованые цветы, листья и разнообразные завитушки канделябра были сплошь закапаны стеарином, так как свечи ставились не в предназначенные для них гнезда, а куда ни попадя, лишь бы не высоко.

Вот, – сказал я, водружая свою ношу посреди стола. – Пришел вас навестить.

Оно конечно… ежели так… – Гоша критическим взглядом оценил пакет и немного потеплел. – Садись, отдыхай.

Антонина сама…

Я выбрал кресло. Оно было жестким, но удобным.

Наверное, когда-то в кресле сиживал мелкий чиновник, канцелярская крыса, которому по штату не полагалось мягкое место. Кресло было монументальным и настолько прочно сработанным, что даже не скрипнуло подо мной, несмотря на свой весьма преклонный возраст.

Да, были и у нас мастера…

Антонину не нужно было подгонять. Она моталась вокруг стола как заводная, расставляя бутылки с водкой и минералкой, белые пластиковые стаканчики и нарезая хлеб и корейку. Спустя пять-шесть минут мы уже причащались водкой и закусывали маринованными огурцами.

На этот раз я пил наравне со всеми. Мне хотелось забыться, выбросить из головы все мысли о своих невзгодах.

Забыться хотя бы на час или на два, У мужиков это называется расслабиться.

Я и расслаблялся…

После первой бутылки я перестал ощущать и неприятные запахи, витающие в подвальном помещении, и некоторую неловкость в общении с людьми, которые (пусть и волею судеб) по положению в обществе стояли гораздо ниже меня.

Мне было на все наплевать. Есть такая болезнь НАПЛЕВИЗМ, не значащаяся в медицинских справочниках, когда человеку вдруг становится все до лампочки, Так было и со мной. Меня загнали в угол, навесив несколько убийств, и вдобавок отобрав у меня самое главное – веру в человека, которого я считал другом.

А как иначе? Хорошая жена – это в первую голову друг. При всем том, я верил Каролине и думал, что в трудную минуту всегда могу на нее рассчитывать.

И вдруг такой облом… Мне казалось, что в моей душе потоптался табун лошадей, изгваздав ее экскрементами.

Тоска…

Меня что-то спрашивали, я механически отвечал, стараясь держаться в образе, но мыслями я был очень далеко от этого зловонного подвала.

Мне представлялось, что я снова на своем "острове" в лесах, сижу у берега озера с удочкой в руке, а рядом неторопливо дымит трубкой мой друг-приятель дед Зосима. Вокруг тишина и полная благодать, тихая волна шаловливо щекочет мои босые ноги, над горизонтом медленно поднимается утренняя заря, прокладывая по воде золотисто-розовую дорожку – наверное, в вечность.

Эх! Хорошо было… Год, который я прожил в лесах, стал, как я теперь понял, самым счастливым в моей жизни.

Я безнадежно вздохнул и посмотрел на изрядно потемневший проем в потолке. День постепенно катился к вечеру.

Глава 26

Так получилось, что я совсем неожиданно уснул. Дал денег Антонине на еще одну бутылку водки, прилег на диван, чтобы скоротать время в размышлениях – и забылся мертвым сном.

Разбудил меня Гоша. Пошатываясь и спотыкаясь о мебель, он ходил туда-сюда и неприязненно бубнил:

Пришел… улегся… Как дома.

Я приоткрыл глаза и посмотрел на него из-под век. В подвале было достаточно светло – на крюке, закрепленном в потолке, висел зажженный фонарь "Летучая мышь" – и я рассмотрел все, что хотел.

Убрать со стола никто и не подумал. Антонина спала на импровизированном ложе из картонных яшиков, прикрытых каким-то тряпьем. В канделябре горела только одна свеча; присмотревшись, я наконец увидел то, что не замечал раньше – старинный осветительный прибор стоял перед дешевой бумажной иконой.

  94