Гренс, как всегда, вышел из архива через заднюю дверь и по безмолвному коридору направился в гараж, к машине. Сел на переднее сиденье и с ключом в руке прикрыл глаза, но уже через секунду зазвонил мобильник. Херманссон. Едет в город из Викшё. Он слышал, как она старается скрыть усталость, слушал рассказ о румынской девочке, которая только что сидела во дворе на качелях, готовая уйти в свой внутренний мир. Усталость сменилась возбуждением, и через некоторое время он прервал ее, велел ехать домой, он не желал ни видеть ее, ни слышать, пока она не поспит хотя бы несколько часов.
Из гаража он выехал на Санкт-Эриксгатан, потом на Флеминггатан; проезжая Кунгсбру бросил взгляд на седьмой этаж, на прокуратуру. В окнах кабинета Огестама (он думал, что там его кабинет) горел свет, этот хмырь работал допоздна, ну и пусть вкалывает. Неподалеку от Васагатан комиссар увидел знакомый автомобиль, припаркованный с правой стороны. Шикарный джип, круче некуда. Проехал мимо, потом вдруг остановился и задним ходом вернулся обратно.
Вечер был один из самых холодных за много лет, но он не чувствовал мороза.
Громко напевая, Гренс подошел к джипу, расчистил лобовое стекло, заглянул внутрь.
Да, автомобиль тот самый.
Продолжая напевать, он ногой провел черту в снегу возле бампера и зашагал к перекрестку. Вернулся и снова зашагал к перекрестку, но уже не пел, вслух считал шаги.
Рассмеялся, потом направился к открытому магазинчику «7-Илевен» на другой стороне улицы. Молодой прыщавый продавец болтал по мобильнику. В конце концов Гренсу надоело ждать, и он объяснил, что пришел купить рулетку. Парень улыбнулся и показал на холодильники.
— Мы такое не продаем.
— Тогда я хотел бы взять на время.
— Возможно, в одном из ящиков и найдется рулетка, но я не выдаю их напрокат.
Эверту Гренсу вовсе не хотелось портить себе настроение, он предпочел бы спеть. А потому выложил на прилавок удостоверение:
— Полиция.
Свежий снег, как белый сахар. Гренс лег на землю у черты, которую провел на тротуаре. От переднего бампера вытянул рулетку на всю длину и провел новую черту.
Брюки основательно промокли от колен и ниже, когда он поднялся на ноги, вытянув рулетку пять раз.
Между джипом и перекрестком было ровно девять метров девяносто два сантиметра.
— Восемь сантиметров. — Он говорил вслух сам с собой и с мужчиной, который остановился, глядя на психа, елозящего по тротуару. — Как по-твоему? Не хватает восьми сантиметров. Прокурор должен бы заметить, а?
Мужчина пошел прочь, качая головой. Гренс направился к собственному автомобилю, открыл переднюю дверцу и принялся копаться в бардачке.
Нашел, в самой глубине. Раньше он ими никогда не пользовался. Сдул пыль, перелистал.
В каждой пачке пятьдесят штук. Он оторвал верхнюю, надел очки и с улыбкой заполнил бланк. Потом сунул пачку в бардачок — больше она ему не понадобится. Прошел к джипу, смахнул с лобового стекла нападавший снег и засунул штрафную квитанцию под дворник.
Гренс снова пел, когда шел к машине и включал мотор, еще несколько километров — и он дома.
*
Странное ощущение.
Эверт Гренс проснулся отдохнувшим. Дома, в большой пустой квартире. Ни тяжелых шагов соседа над головой, ни бессмысленно сигналящих автомобилей на Свеавеген, ни ночных бутербродов, ни дурно пахнущих пакетов с молоком, ни выскакиваний на обледенелый балкон, в холодную, темную ночь, ни мягких бархатных голосов ведущих безвкусного ночного радио, ни нелепого джаза. Он проспал всю ночь. Оделся, запер входную дверь и спустился по лестнице, пытаясь отогнать то, что казалось ему облегчением, но было неприятно и смахивало на слезы.
Они договорились встретиться у скамеек в северной части асфальтированного двора Фридхемской школы. Гренс взглянул на часы, расположенные высоко на фронтоне школы и словно бы надзиравшие за ним. Пять минут девятого. Свен запаздывал, а такое бывало нечасто.
Комиссар сел, стал ждать. Большой город спал долго, движение на Фридхемсплан пока что вялое, редкие автобусы без пассажиров в пустой час, когда последние гуляки уже разъехались по домам, а первые покупатели еще не собрались по магазинам. Гренс внезапно улыбнулся. Вместе с Анни он часто поступал наоборот, по выходным она заводила будильник, и они гуляли в рассветных сумерках по безлюдному Стокгольму, который принадлежал тогда им одним. Он достал мобильник, хотел позвонить в Софиахеммет, но раздумал. Анни требовалось все больше сна, поговорить можно и попозже.