Особенно,... 
122 
Чтобы поберечь обувь, пошел босиком. И долго лазил по склонам сопок, прикрывая автомат курткой, но вся живность попряталась по норам, гнездам и прочим укрытиям. Встретилась лишь единожды какая-то птичка величиной со скворца, однако бить по ней из автомата было бы бессмысленно – пуля этакую кроху разнесет в ошметки... В конце концов он понял, что лафа отошла, и по примеру первобытных людей занялся собирательством. В балок вернулся с полудюжиной огромных маслят, попорченных червями лишь самую малость (маслят, вообще-то, попадались целые россыпи, но червяк их, перезревших, попортил до того, что рассыпались в руках) и пригоршней шиповника. И все. Немедля принялся тщательнейшим образом чистить автомат, благо промасленной ветоши отыскалось в избытке, а для шомпола срезал подходящую ветку. Словно в насмешку, на подоконнике лежали пять непочатых баночек черного гуталина, бесполезного сейчас, как и валявшееся в крохотном тамбуре золотишко.
Из маслят сварили суп. Мазур вновь обыскал «мусорный ящик», довольно глубокую яму, но ничего подходящего уже не нашел. И пришлось предаться самому скучному и унылому занятию – убивать время, располагая лишь минимумом подручных средств.
На третий день прискучил и секс, как ни изощряйся. Как ни устали во время таежных шатаний, двадцать четыре часа в сутки все же не проспишь. «Блуждающих звезд» они по очереди одолели быстро. Какое-то время дискутировали, пытаясь реконструировать конец: Ольга держалась мнения, что у героев, несмотря ни на что, все будет хорошо, но Мазур держался более скептически – упирая на то, что не зря оборванная на полуслове глава называется «Большой провал Рафалеско», и вообще, отнюдь не случайно первая часть именуется «Актеры», а вот вторая, определенно с подтекстом, «Скитальцы»...
Правда, литературоведческие изыски скоро приелись. Еще и оттого, наверное, что герои обитали посреди цивилизации – города, океанские пароходы, кафешантаны, оперные залы...
Дождь работал с идиотским усердием круглосуточного конвейера. Установился какой-то дурацкий ритм – как началось три дня назад, так и лило, не слабея и не усиливаясь. Доступной обзору вселенной почти что и не имелось – взгляд утыкался в мокрую стену высоченных сосен, над которыми нависло низко сплошное серое полотно. Казалось, небо ужасающе низкое, а то, что они наблюдают вокруг, и есть весь мир. Мазур как-то подумал: чтобы написать рассказ «Нескончаемый дождь», классик неминуемо должен был сам застрять где-то на недельку под таким же ливнем, честное слово. Иначе не получилось бы столь убедительного ужаса...
На третью ночь где-то высоко на сопке разразилась гроза. Оба проснулись посреди ночи от раскатистого грохота и пронзительно-белых вспышек, с пулеметной частотой раздиравших ночь. За окошком на миг проступали из мрака с нереальной четкостью бараки, сосны, ствол здоровенного, в три обхвата, кедра, распиленный бензопилой на аккуратные чурбаки, да так и брошенный. Грохотало долго. Был момент, когда на вершине сопки звонко и оглушающе хлопнул словно бы кнут длиной в пару километров, – неописуемый сухой треск, за ним грохот. Это молния свалила высоченное дерево. Мазур в свое время видел, что остается после такого удара, – толстенная сосна или кедр выглядит так, словно дерево одним махом сломал великан, все вокруг усыпано крупной щепой... И сказал Ольге, что им все же крупно повезло: чертовски неуютно было бы оказаться в такую ночь где-нибудь под деревом, в примитивном шалашике...
На четвертое утро проснувшийся первым Мазур решил, что с него хватит. Брюхо уже не на шутку подводило от голода, дождь с тупым упорством лупил по стеклам, и перспектив не было никаких. Пробираясь босиком в сортир по непролазной грязи, он с тоскливой надеждой таращился на небо, но повсюду висела серая хмарь, острая вершина соседней сопки окутана низким, клыкастым, молочно-белым облаком, твердым на вид... Нет, это надолго.
Когда он вернулся, Ольга сидела на нарах, бессмысленно перелистывая растрепанную книжку. Хватило одного взгляда, чтобы забеспокоиться всерьез. Вполне может быть, в дикой тайге Ольга и не сломалась бы, но это благоустроенное стойбище как раз и приковывало к себе призраком мнимого комфорта – печка топится, крыша над головой, тепло и сухо, стекла в окнах, сортир с дыркой и бумагой...
Мазур присел рядом на нары, приподнял за подбородок ее голову и бодро улыбнулся в целях разведки боем. Она не отвела его руку, не отреагировала никак – просто сидела, словно кукла, глядя пустыми, тусклыми глазами. У него упало сердце. Знал заранее, что может наступить и такой момент, но все равно на душе – помойка...
122 
