Особенно,... 
78 
Он спал почти два с половиной часа. Открыл глаза, когда еще стояла темнота, но в ней был разлит неуловимо серый оттенок, предвещавший скорый рассвет, – и небо на востоке приобрело другой цвет. Брала свое предрассветная прохлада. Выйдя из баньки, Мазур невольно поежился. Еще неделя – и будет не на шутку прохладно, а придумать тут совершенно нечего, кроме любви.
Звезды уже помаленьку исчезали с небосвода, таяли, растворялись. Меж деревьев плыл молочно-сизый туман, отовсюду доносился тихий, неумолчный шорох, напоминавший шум дождя, – это влага оседала на листьях берез, на хвое. В такое время как раз и снимать часовых, милое дело...
Он прошел по огороду – вновь промелькнула кошка, но на сей раз Мазур и не подумал вздрогнуть, попробовал ногой холоднющую воду, скинул костюм и медленно соскользнул в речушку. Там ему было по шею. Под ногами – твердое дно и окатанные камешки, течение так и норовит деликатно свалить с ног, уволочь.
Пару раз погрузился с головой, немного поплавал, тихо отфыркиваясь. Вылез и, не одеваясь, пробежался взад вперед по единственной улочке, ежась, шипя сквозь зубы и ухая, пока не обсох. И вновь стал бодрым, несмотря на короткий сон, с несказанным удовольствием отметил, что и не думает пока что стареть, – проделал по тайге километров с полсотни, оставил довольной молодую жену, долго мастерил оружие, а тело не болит и не ноет... Правда, следует позаботиться о еде. На жалком бутербродике с тушенкой долго не продержишься, нужно высматривать самое легкодоступное: грибы, змей и белок...
В темпе обежал ближайшие дома, но не нашел ничего пригодного в дело, кроме закаменевшего комка соли размером с грецкий орех, забытого на полу в углу кухни. Видимо, деревню все же переселили: дома пусты, увезли все, бросив лишь где лавку, где ржавое ведро...
Пошел будить Егоршиных – они спали, прижавшись друг к другу, сжавшись в комочек. Дом за ночь выстыл. Просыпались они туго, ежились, дрожали и откровенно постанывали. Мазур безжалостно побрызгал на них холодной водичкой, принесенной в черепке, хладнокровно выслушав Викин визг и ворчание доктора, распорядился:
– Пять минут на оправку. Поедим и выступаем.
– Темно же... – протянул доктор.
– Посветлеет.
– Эх, кофейку бы...
– И какавы с чаем, – хмыкнул Мазур, направляясь к выходу.
Ольга тоже не пылала энтузиазмом, но водяную терапию не пришлось применять. Мазур велел вскрыть на завтрак целых две банки и откровенно объяснил причину неожиданной щедрости:
– Гнать я вас намерен, друзья мои, без передышки часов шесть. Аккурат до обеда. Так что готовьтесь морально. А заодно грибы постарайтесь на ходу собирать, если попадется хорошее место...
Про белок и змей он им пока сообщать не стал, чтобы не «показали закусь». Когда кончатся скудные яства и начнет подводить брюхо, само поневоле произведут переоценку ценностей...
Вокруг уже посерело, когда они выходили со двора. Из-за деревьев не удавалось увидеть хотя бы краешек восхода. Узрев Мазура с пучком стрел и луком, доктор, не скрываясь, хмыкнул. Спросил:
– А это еще что?
– Праща, – сказал Мазур. – Хорошая вещь, если умеючи крутить. Ксенофонта не читали?
– Не доводилось. А это кто?
– Был такой военный журналист, – сказал Мазур, – в древнегреческие времена. Персы у него почти такими же игрушками кучу народа положили. И во времена «Королевы Марго» гугеноты с католиками друг другу лбы проламывали из пращи за здорово живешь... Ага, не улетела!
Давешняя сова сидела на другой крыше, метрах в пятидесяти. Мазур надел петлю на кисть руки, вложил камешек, захватил другой конец большим и указательным пальцами. Покрутил в воздухе над головой. И выпустил свободный конец.
Сову словно смахнуло со стропил порывом ветра, нелепым комком она шлепнулась во двор.
– Вот так, – без всякой рисовки сказал Мазур и пошел надрать перьев.
С выходом пришлось немного задержаться, зато теперь у него была дюжина оперенных стрел и кой-какой запас перьев на будущее. А в кармане превратившейся в безрукавку куртки лежал презерватив с остатками тушенки, залитыми совиной кровью – смеси этой предстояло медленно протухать, чтобы потом порадовать кого-то, подвернувшегося под стрелу.
Вообще-то, следовало бы прихватить с собой и сову, чтобы потом зажарить и слопать, но с совами у Мазура были связаны трагикомические воспоминания из армейской юности. Он этих милых пташек терпеть не мог уж двадцать лет...
78 
