— Все в порядке, amigo. Тебе надо передохнуть, тебе надо собрать мысли. У тебя еще будут дети, будет у тебя спокойствие, ты увидишь, как растет мир вокруг тебя. Надо бы тебе жениться. А?
Он тепло улыбнулся из глубины черной бороды.
— Это хорошо, что тебе позвонит девушка, — сказал он. — Как ей имя?
— Если б я знал... — ответил я.
Она стояла перед моей дверью, когда я вошел в темный подъезд, звякая ключами. Я остановился на верхней ступеньке, разглядывая ее. Свет тут был бледный и серый.
Выглядела она изящно. Руки обнажены — загорелые, мускулистые. Сильное и гибкое тело. Большие голубые глаза — но смотрели они с какой-то ледяной заносчивостью. Белокурые волосы подняты и закручены свободным узлом.
— Ну? — сказала она. — Обычно экзамен кончается на титьках.
Слава богу, я успел оторвать от них взгляд. Уж очень хорошо они наполняли черный хлопчатобумажный жилетик.
— Это здесь?.. — Она ткнула большим пальцем в сторону двери, то есть квартиры, которую я снимал.
Я расплылся в улыбке и кивнул. Лоб у нее был высокий, маленькие ушки, прижатые прической. На меня она глядела без энтузиазма.
— Я Кристина Боммер, — сказала она, и голос звучал так, как будто она старалась говорить по-отчетливее. Взгляд был столь же вежливо-благожелателен, как у людей, смотрящих на деревенского дурачка. — Я дочь Юлиуса Боммера.
— А-а... — ответил я.
— Хорошо, — сказала она ядовито. — Судя по звуку, монетка провалилась в автомат.
— Приношу тысячу извинений, — попробовал я пошутить. — Я ждал, что появится нечто совсем другое.
— Надеюсь, — сказала она без улыбки, — я не стала причиной глубокого разочарования.
— Отнюдь нет, — сказал я. — Титьки очень даже ничего.
Это заставило ее замолчать, позволив мне без помехи ковыряться в замках. Я пригласил ее войти, и она пролетела мимо меня, шелестя черной юбкой. Бедра у нее были узкие, ноги длинные. Обута в плетеные греческие сандалеты, которые вызывающе щелкали при ходьбе.
— Кофе — прямо и направо, на кухне, — произнес я, когда она с явным раздражением остановилась в темной прихожей. Она прошла в кухню, села и, пока я включал кофеварку, сидела тихо, уставившись на большую кирпичную вытяжку над плитой.
— Чем могу быть полезен? — спросил я, когда машинка стала разогреваться. Это было в стиле Зверя. Он образец вежливости. Приходится, при его-то внешности.
— Я хочу, во-первых, знать, как умер мой отец, — произнесла она излишне громко. — У Юлле не было никаких причин кончать жизнь самоубийством.
Она сказала «отец» и «Юлле» — это прозвучало уважительно и по-товарищески. Они были хорошими друзьями.
Я кивал, мило улыбался, старательно проявляя участие.
— Я не знаю, как умер твой отец. Может, полиция в курсе. Могу только рассказать, чему был свидетелем.
Большие голубые глаза жестко уставились на меня.
— Ты сидел в тюрьме, — холодно сказала она.
Тут я повернулся к ней спиной и стал возиться с кофеваркой. Долил свежей воды, смолол еще немного зерен. Достал две толстые чашки, согрел их кипятком. Потом пропустил пар через отстойник, чтобы согреть и его, перед тем как наполнить чашки.
Кофе получился черный, горячий, с пеной поверху. По крайней мере кофе у нее будет хороший.
— Извини, — сказала она мне в спину.
Отвечать я не стал. И поставил перед ней дымящуюся чашку.
Кристина Боммер, дочка Юлле. Я пытался вспомнить, как он выглядел, чтобы понять, похожа ли она на него.
— Тут есть некоторые... неприятные детали... — сказал я.
И вдруг с ее лица исчезло это вызывающее выражение. Она стала выглядеть старше. И красивее.
— Не беспокойся, — сказала она. — Я медсестра. И только что ездила в Хюддинге,[22]посмотрела на него.
Я сел за стол, держа чашку в руке.
— И кто тебя туда направил?
— Твой шеф.
— Фото-Вилле?
Она сидела чуть сгорбившись, будто устала и замерзла.
— Нет, этот... в угловой комнате... Ну, шеф над всей газетой.
— Это который в подтяжках?
— Ну да.
— И он тебе сообщил, что я сидел в тюрьме?
Она выпрямилась, взгляд снова стал дерзким-дерзким.
— Он упомянул об этом, но это вышло как-то заодно.
— Понимаю. — Что тут было с ней обсуждать?
И тогда я рассказал ей всю историю, с мельчайшими подробностями, даже с теми, которые, может, и не имели никакого отношения к делу.