Андрей и Яков улыбались и работали саблями будто играясь. Что касается Солодухи, так тот вообще хохотал в эйфории боя, а в перерывах между приступами смеха валил пиратов одного за другим, будто они были обычными снопами. Его карабела почти не соприкасалась с саблями пиратов; он наносил молниеносные разящие удары на замахе противника.
А виной всему был старый Потупа. Он очутился в своей стихии и сыпал шутками-прибаутками как горохом:
– Не горел, не болел, сразу околел… Иди сюда, иди, гаспид! Схороню тебя на могиле, чтобы волки выли. А ты куда?! Вишь, какой шустрый… Гех! Не ищи, дурень, смерти, она сама придет. Кто умер, тот до ямы, а кто живой – тот с нами. Чего приумолкли, чертовы дети! Солодуха, поддай жару, зажги! А то они что-то быстро начали тухнуть.
– А поддам, поддам… – Карабела Солодухи со свистом рассекла воздух, и раздался короткий предсмертный крик. – Ты глянь, оно еще и брыкается… Сто чертей тебе и серая свитка! Получи!
Как он заметил в круговерти жаркой схватки, что один из пиратов целится пистолем в Андрея (старший Полуботок был самым высоким из всех казаков и выделялся богатой одеждой, поэтому его приняли за главного), уму непостижимо. Достать пирата карабелой Солодуха уже не успевал, и ему оставалось единственное – закрыть Андрея своим телом. Грохнул выстрел, и Солодуха, обливаясь кровью из раны, упал. Пуля попала ему в живот.
– Петро-о!!! – Крик Потупы перекрыл гвалт, стоявший на палубе флейта.
Старый казак, не обращая внимания на пиратов, опустился на колени перед старым другом и побратимом. Андрей и Яков мигом закрыли брешь в обороне, скрестив свои сабли-«молнии» над головой Потупы.
– Как же так, Петро? Ты лежи, лежи… я сейчас. Сделаем перевязку, заживет рана як на собаке. Первый раз, что ли…
– Нет, Грицко, не надо никаких перевязок… – Голос Солодухи был тих, как шелест молодой травы под весенним ветром. – Пришел мой час. Сон мне снился… Будто я совсем маленький, бегу по лугу, а вокруг все цветет. И так ярко, так красиво, словно в раю. А потом я полетел… Давно не летал, с детства. И так хорошо мне стало, так хорошо, что и пером не описать… Проснулся я и понял – это знак. Пора мне… Прощай, друже. Хотелось умереть на родной земле… да куда денешься – судьба. Не поминай лихом… А-а!
Солодуха дернулся и затих. Навсегда. Потупа прикрыл ему веки, поцеловал в лоб – попрощался, а затем взял в левую руку саблю побратима и пружинисто встал на ровные ноги. Его вид был страшен. Что-то изменилось в облике старого казака – словно он надел маску. И маска эта была личиной зверя.
– У-у-у!!! – дикий вопль Потупы, похожий на волчий вой, заставил отшатнуться от него даже сыновей Полуботка.
А дальше началось неистовая рубка. Казалось, что в Потупу вселился сам бес. Он врубился в толпу пиратов с двумя карабелами в руках, и на какое-то время его фигура сначала раздвоилась, а затем и вовсе утратила привычные очертания, с такой невероятной скоростью перемещался старый казак-характерник. Он вертелся, как волчок, и после каждого оборота на палубу летели разрубленные тела морских разбойников.
Оторопевшие от доселе невиданного зрелища, Андрей и Яков поневоле остались в стороне от схватки, так же как и матросы флейта, которые вообще едва умом не тронулись, глядя на то, что вытворял пассажир «Сан-Криштована». Что касается пиратов, то они уже были не рады, что пошли на абордаж. Неуязвимость Потупы их сначала удивила, а затем они и вовсе пришли в ужас – после того как один из них истошно завопил перед тем, как пасть под ударом карабелы казака: «Это иблис[67]!»
Пираты начали прыгать за борт флейта, стараясь попасть на свое судно. Очутившись на палубе самбука, они с остервенением принялись рубить веревки, связывающие его с «Сан-Криштованом». Никто из них уже и не помышлял о добыче, которую они самонадеянно видели даже не в мыслях, а в своих кошельках.
Но не тут-то было. Увидев бегство противника, Потупа последовал за пиратами – спрыгнул на палубу самбука – и снова завертелась кровавая круговерть.
Тем временем третий самбук обошел флейт с другой стороны и его команда, будучи в полной уверенности, что матросам «Сан-Криштована» сейчас не до них, потихоньку подводила судно к борту португальского корабля, чтобы без особой спешки и без урона в живой силе собрать плоды успешной атаки своих товарищей.
Завидев этот маневр, да Силва оторвался от созерцания боя и прокричал:
– Канониры, к пушкам! Кому сказал, глухие ослы, якорь вам в печенку! Быстрее, быстрее! Ядрами заряжа-ай!