Глава пятая.

Археология чёрная и белая

25 июля 200* года, 16.32.

…Уж на что убоги вокзалы в заштатных городишках земли сибирской, но и они выглядят подлинными версалями по сравнению с сооружением, украшенным неказистой табличкой «Парма». Длинный дощатый сарай, одноэтажный и некрашеный, построенный ещё в лихие годы ежовщины, судя по почерневшим доскам, – вот вам и весь вокзал. Вокруг здания вокзала в беспорядке разбросаны халупы разной величины, разного предназначения и уж совсем зачуханного вида; между ними, да и вообще где придётся, чернеют угольные кучи.

Внутренняя планировка одного-единственного вокзального зала дизайнерских изысков лишена была напрочь: окошко кассы, лавки вдоль стен, овощные ящики в углу, в ящиках журналы за разные годы и из всевозможных мест – кстати говоря, из тех самых мест, откуда родные и близкие приезжали на свидания к своим не поладившим с законом сыновьям, братьям, мужьям и прочим родственникам-полюбовникам…

Пазики, отвозящий родственников к лагерю поселковый автотранспорт, съезжающийся к приходу поезда, автозаки (их, кстати, нынче не было, поскольку сегодняшний поезд изволил прибывать без арестантских вагонов) – все машины, в общем, выстраивались по кругу на пятачке, кой в иных благополучных землях зовётся «привокзальной площадью». Здесь же приткнулся и четыреста шестьдесят девятый УАЗ («козёл» по-народному, если кто не знает, хотя здесь этот вид автотранспорта никто так называть не осмеливался) грязно-болотного цвета, бывший известным всем местным жителям от мала до велика: практически личный транспорт начальника лагеря Топтунова – или «хозяина», как зовут его заключённые, а вслед за ними и все остальные.

Однако шофёр сегодня привёз на вокзал не «хозяина», а всего лишь старшего лейтенанта Карташа… Впрочем, привёз с миссией высокой и ответственной: встретить родное чадо начальника лагеря Топтунова, некую Машу.

Карташ опоздал. А впрочем, не он один.

Опоздали почти все встречающие… Хотя, по большому счёту, это ещё надо разобраться, кто прибыл вне графика: встречающие – или поезд, каковой пришёл на полчаса раньше, чем ему полагалось. Это в иных краях подобный абсурд недопустим: опоздать – ещё куда ни шло, понятно и привычно для нашего государства, но чтобы раньше срока!.. Однако здешние места – во всех отношениях особенные. К конечной станции Парма брошена ветка от узловой станции, одноколейка, без ответвлений, никакого встречного движения.

Дошёл поезд до Пармы, по пути притормозив у пары-тройки деревень, постоял – и назад. Всё.

Два, а иногда три дня ветка отдыхает до следующего поезда. Свернув с магистрали, машинисты гонят изо всех тепловозных сил. Чем быстрее машинист приедет, тем дольше он простоит в Парме. А некоторые – как машинисты, так и помощники – здесь обзавелись, словно моряки в портах захода, зазнобами из числа стрелочниц и диспетчерш…

Дьявол! В убогом зале вокзала на убогих лавках ничего похожего на дочь «хозяина» не сидело. Здесь вообще ничего не сидело, окромя уборщицы. Вот ещё хрен на пустом месте! Куда она могла подеваться? Неужели в пазик забралась, вместе с родственниками? Ей же отец должен был объяснить, на чём её встретят! А пазик уже отъехал, теперь что ж, догонять его, устраивать «Формулу-1» по колдобинам?!

Карташ в сердцах сплюнул, решительно рванул пуговицы на свежеотжатой старушкой Кузьминичной и свежевыглаженной ею же форме и двинулся к выходу, и тут…

– Вы не меня случайно ищете?

Обернулся. Приоткрытая дверь рядом с окошком кассы. Прислонясь, как говорится, к дверному косяку, стоит девушка обозначенного в инструкциях «хозяина» возраста – то есть примерно тех самых восемнадцати лет – и пристально смотрит на него, загадочно улыбаясь.

– Вы – Маша? – выпалил Карташ… и прикусил язык. Бли-ин, в инструкциях ни слова не было сказано, что дочка начальника лагеря окажется такой…

– Так точно, благородный дон, – с игривым поклоном ответила дочь «хозяина». – К вашим услугам.

Карташ собрался. Карташ нашёлся. И в грязь рылом не бухнулся. Ответил грамотно, по-гусарски и с почтением – в общем, по-московски ответил. Даже каблуками едва слышно щёлкнул, одновременно протягивая букетик снулых хризантем (купленный – на собственные шиши, заметьте! – возле входа на вокзал у какой-то старухи, несмотря на июльское тепло закутанной в шубейку), а другой рукой застёгивая форму и, тем самым, возвращая себе облик Настоящего Российского Офицера.

  22