136 
Из-за забившей рты и ноздри химической вони вкус табака не ощущался совершенно, но замотанные «куренные стрельцы» старательно глотали дымок, радуясь передышке.
– Подымили? – осклабился командир и, подавая пример, первым натянул болтавшийся на шее «лепесток». – За работу швыдче, труд из обезьяны человека сделал… Глянь, мало осталось!
И они вновь ухватились за плосковатые мешки, казавшиеся все более тяжелыми. Последние три рядка носили почти бегом, то и дело с хрипом оглядываясь за спину, чтобы еще раз убедиться: клятой тяжести все меньше, меньше, меньше…
Все. Буздыган с напарником, по колени увязая во влажной каше, из розовой уже ставшей грязно-бурой, двигались задом наперед, держа перед собой в затекших руках наклоненные канистры, все чаще плеская себе на ноги.
– Добре! Горючку тащите!
Теперь уже все до одного, вкупе с командиром, старательно поливали уродливую гору бензином – обильно, тщательно, стараясь не наплескать на себя. В воздухе повис густой странноватый запах – окропленная бензином смесь припахивала сладковато, пронзительно.
– Дорожку делайте! Тройную!
Трое попятились к лесу, осторожненько переставляя ноги, за ними оставалась тройная влажная полоса. Командир проверил часы, предусмотрительно завернутые в полиэтилен. Без нужды, просто чтобы снять напряжение, почесал в затылке. Встал возле поваленного ствола, держа часы перед глазами. Времени оставалось минут восемь. Остальные кучкой сбились за его спиной, шумно переводя дух, отряхиваясь, кое-кто жадно дымил.
– Здоровы будете! Что это вы тут мастерите?
Командир взвился, словно его ткнули шилом куда-нибудь в чувствительное место.
На опушке стоял мужичок лет пятидесяти, низенький и лысоватый, в кирзачах, мятых штанах и неопределенно-серого колера пиджачке. В руке у него была длинная неоструганная палочка, у ноги, высунув язык, смирно сидела поджарая овчарка без ошейника.
Командир поборол удивление в секунду. Он прекрасно знал, что возведенный ими штабель со стороны выглядит самой что ни на есть чудасией: квадрат пятнадцать на пятнадцать метров, высотой человеку под горло, исполинская груда влажной рыхлой субстанции, из которой там и сям торчали уголки мутно-прозрачных мешков.
Удивляться нежданному гостю не стоило – гораздо практичнее было подумать: где караульные, мать их? Трое, на трех направлениях, хоть один да обязан был заметить и если не удержать, то хотя бы свистнуть…
– Ну ничего себе! – абориген прошелся вдоль штабеля, косясь на него с почтительным недоумением. – Это что ж такое будет, хлопцы? На удобрение похоже…
– Кино снимаем, – сказал командир, прекрасно помня, в каком кармане у него пистолет. Нет, даже сейчас нужно работать без шума. Особенно теперь…
Кинуть его на штабель, когда полыхнет, – одни косточки останутся…
Он легким мановением подбородка подал Буздыгану сигнал, тот понятливо кивнул и выдвинулся вперед, притворяясь, будто всего-навсего хозяйственно осматривает груду.
– Кино? – удивился мужичонка. – А камера где? Ох и смердит оно у вас, дядьки…
Все хмуро смотрели на этого живого мертвеца, которому, к его невезению, жить оставались какие-то секунды. И потому им, просчитавшим в голове все наперед, понадобилось не менее десяти секунд, чтобы осознать: длинная череда взлетевших меж ними и штабелем фонтанчиков пыли – автоматная очередь.
Которой отчего-то не было слышно…
В течение неуловимого мига ситуация повернулась на сто восемьдесят. Они застыли, понимая, но не в силах окончательно поверить, а из леса вышел человек, держа наизготовку автомат с очень толстым дулом. Осклабился, в рыжей кучерявой бороде блеснули великолепные зубы:
– Капитан Довнар, Советский Союз. Кина не будет, обормоты!
Рванувшегося к лесу Буздыгана сшибла с ног, прижала к земле овчарка.
Командир рывком бросил руку в карман – но неоструганная палочка, взлетев, угодила ему по глазам, и он, взвыв от боли, разжал пальцы, успевшие было стиснуть рубчатую рукоять. Еще два голоса прикрикнули за спиной:
– Р-руки!
И подкрепили приказ лязгом затворов.
Сопротивления они больше не встретили.
Окрестности Гракова, 09.52
Курить хотелось адски, как оно всегда и бывает. Время ползло, словно трехногая, да еще вдобавок обкурившаяся черепаха. Лемке достал из набедренного кармана сигарету, плавным движением поднес ее ко рту, откусил половинку, сунул под язык и принялся медленно жевать.
136 
