– И то верно, – согласился Люсик.
Он все время пытался с собачьей преданностью заглянуть в глаза вору. Теперь Малеванный стал для него непререкаемым авторитетом, и Люсик всякими ужимками старался подчеркнуть свои верноподданнические чувства.
Когда они вернулись, костер уже догорел. Над пляжем царила благостная тишина, если не считать несколько поутихшего птичьего гомона.
Время близилось к вечеру, и многие зверушки только готовились выйти на ночную охоту, а дневная живность собиралась отойти ко сну. Это были те самые поэтические часы, когда кажется, что мир прекрасен, а жизнь просто великолепна.
И все равно что-то было не так. Уставший вор, которому стукнуло уже немало лет, в отличие от молодого и беспечного Люсика, все еще пребывающего в состоянии эйфории, чувствовал это своим звериным чутьем.
Пляж и хижина вдруг ни с того ни с сего показались Малеванному чужими и подозрительными. На всякий случай расстегнув кобуру, он немного побродил по пляжу, с недоверием присматриваясь к зарослям, а затем, приставив лестницу к двери хижины, забрался наверх.
Отворив дверь, вор осторожно ступил на настил, словно опасаясь, что он провалится, и осмотрелся. Хижина была, как и должно, пуста. Но Малеванному показалось, что его звезданули обухом между глаз.
Он замычал как от сильной зубной боли и в полной прострации сел на подстилку из пальмовых листьев. Куски копченой свинины, которые они подвесили к потолку хижины, чтобы они хорошо провялились и их не смогли достать мелкие грызуны, исчезли.
Глава 31
Следующая неделя прошла в трудах и заботах. Гараня изо всех сил пытался наладить более-менее нормальный быт и искал новые источники пополнения продовольственных запасов.
Первой его большой удачей была случайно найденная на побережье морская черепаха. Несколько дней из ее мяса варили суп, а из панциря получилась большая тарелка, даже блюдо.
Потом Гараня нашел неподалеку от бухты целую плантацию дикого ямса. Его вареные корни были вкусны и питательны.
– Не станет мяса и рыбы, – радостно смеясь, говорил Гараня девушке, – перейдем на подножный корм. Этой плантации достаточно, чтобы прокормить нас полгода.
Он уже почти не вспоминал о своих алкогольных пристрастиях. Постоянные вылазки в джунгли и физические усилия словно обновили Гараню. Он стал гораздо сильней и выносливей, а дряблые мышцы постепенно превращались в настоящие канаты.
Кроме того, ему почему-то очень хотелось выглядеть в глазах Фиалки настоящим мужиком, и, когда временами его прихватывало, он не раскисал, а мужественно терпел и физические и моральные страдания.
Внешний облик изгнанников тоже претерпел большие изменения. Их одежда пообносилась и изорвалась, кожа потемнела от загара, а у Гарани выросла рыжеватая «шкиперская» борода.
– Разбойник, вылитый разбойник! – шутила Фиалка. – Нет, не разбойник, а пират. И я – невинная жертва с потопленной шхуны, которую привезли в пиратское логово…
– Вы только посмотрите на эту «жертву», – парировал Гараня. – Щеки как наливное яблоко, загар – будто месяц отдыхала в Сочи, а с виду – особенно когда в руках копье – вылитая амазонка.
– Леща кидаешь? – лукаво спрашивала Фиалка.
– Что ты! Говорю чистую правду.
– Ладно, не подлизывайся, рыбу я почищу, при том, заметь, вне очереди.
– Что бы я без тебя делал?
– А и правда – что?
Гараня многозначительно ухмыльнулся и промолчал. Но на душе у него почему-то стало тепло и радостно…
Мясо у них не переводилось. Гараня так ловко научился управляться с луком, что из двух выстрелов один обязательно попадал в цель. Была лишь единственная загвоздка – найти кур или какую-нибудь другую живность.
Эти хитрые кудахтающие и квохчущие бестии умудрялись беззвучно и бесследно испаряться, едва Гараня подходил к ним на приемлемое для выстрела расстояние. Он просто возненавидел сторожевого петуха, обладающего чрезвычайно острым зрением и слухом, и готов был подстрелить его при первом же удобном случае.
Но если охота на кур чаще всего не ладилась, то большие попугаи словно специально спускались пониже, чтобы Гараня мог тщательно прицелиться. Мясо попугаев пришлось по вкусу даже Фиалке, которая по натуре была человеком брезгливым.
Впрочем, жизнь на острове несколько подкорректировала ее пристрастия…