Последние отзывы

  47  

— Когда он придет в сознание, меня тут уже не будет, — сказал Тойер и с благодарностью принял чашку швейцарского кофе шюмли, пена на котором выглядела почти как в рекламе. — И все-таки ваша затея с морфием была не слишком удачной…

Туффенцамера волновало совсем другое.

— Вы уедете, а я-то останусь тут…

— Он явно боится полиции, — возразил Тойер. — К моему удивлению. Он не расскажет ничего такого, что может навлечь на вас неприятности. Ему кажется, что его преследуют, и подозревает нас, полицию, а также кого-то еще. При всем том он вне подозрений как по первому, так и по второму делу.

Туффенцамер склонился к нему с благожелательной улыбкой:

— Он рассказал мне, что погибла дочка Коля. Вы имеете в виду это дело? Убийство? А какое же второе?

Тойеру сделалось как-то нехорошо.

— Сожалею, но этого я не могу вам сообщить. Тайна следствия… — Внезапно его пронзило подозрение. — Отравитель! Тоже подсыпал мне чего-то в кофе?

Туффенцамер испуганно потряс головой:

— Нет-нет, что вы! Просто в чашке много кофейной гущи. Я всегда так варю шюмли!

Сыщик кивнул, не испытывая особого облегчения. Снова на него обрушилось слишком много информации. Ему требовалось побыть одному.

Уже на пороге он задал последний вопрос:

— С тех бурных лет у него остались какие-либо враги, пускай даже такие мирные теперь, как вы говорите? Дан, то есть Коль, сказал мне, что тогда Шустер был довольно отчаянным…

— Самым большим его врагом… — Туффенцамер вновь обрел способность смеяться; Тойер заподозрил, что о благотворности действия транквилизаторов он судит по собственному опыту. — Самым большим его врагом был пастор из церкви Святого Духа. По фамилии Денцлингер. Ведь Конрад чуть не увел у него дочку Сару. Она уже стала учиться владеть оружием. Но потом бросила Конни. Он и сегодня еще вспоминает об этом, когда напьется. Впрочем, по его словам, эта вражда тоже потом сошла на нет.

Зазвонил телефон. Туффенцамер исчез в прихожей, но тут же вернулся:

— Забавно. Сейчас кто-то позвонил и спросил Конрада…

— Вы сообщили, что он в больнице?

Туффенцамер гордо покачал головой:

— Я ответил, что его тут нет. И что если звонивший господин не хочет назвать свое имя, я могу передать трубку комиссару Тойеру. Тогда он отсоединился.

Полицейский недовольно поморщился:

— Великолепно. Теперь он знает, что Пильц в Базеле, а еще что я гоняюсь за ним.

Несмотря на тяжелую травму друга и невеселые темы их беседы, лишь теперь Туффенцамер, как показалось сыщику, по-настоящему расстроился.

После напрасных попыток упорядочить свои мысли Тойер махнул на все рукой и бесцельно бродил по городу, дав волю своим фантазиям.

Он топал по узким улочкам в поисках банкомата, так как Швейцария, словно желая сделать ему приятное, еще сохраняла собственную валюту. От этого гаупткомиссар чувствовал себя настоящим путешественником.

Местной истории он абсолютно не знал и все-таки был заворожен старинным городом. Базель показался ему на этот раз умным и своенравным, по-романски легким и даже в чем-то восточным. Разумеется, впечатление было совершенно ложным, но это не имело значения.

На набережной Рейна он купил открытку для своего друга Фабрицио, которого постыднейшим образом задвинул на край сознания. Помнил он только улицу и городок Кастаньетто, затерявшийся в холмах возле Турина. (А разве в Базеле нет чего-то пьемонтского? Разве нет?) Там они были с Хорнунг, не отягощенная раздорами пара, даже питавшая еще какие-то надежды на совместное будущее. И вот теперь он открыл новую главу своей жизни. Какой она получится? Трудно сказать, но он твердо знал, что Ильдирим он…

Тойер замер на месте.

Он стоял на какой-то улочке Старого города; если бы она не поднималась так круто в гору, можно было бы подумать, что ты в Гейдельберге.

Беспорядочный лабиринт улиц, о Гейдельберг, нет, Базель, да, да, что случилось? А случилось то, что в этот момент он был уверен в одном. Больше ни в чем, но в одном он был уверен, и это было очень-очень важно: он точно знал, что любит Ильдирим.

Ее глаза,

густую гриву волос,

грубую речь,

спину,

нос,

подколенные ямки и страдающее от шума ухо.

У него задрожали колени. Захотелось сесть. Он невероятно испугался, когда мысленно произнес это слово. Любовь.

Сесть было негде. Он зашагал дальше в гору, держа открытку словно веер; задел плечом американского старичка, нечаянно толкнул ребенка. Направо, налево, прямо… найти кафе или что-то в этом роде… Рванул на себя тяжелую дверь… Даже когда все перевернулось с ног на голову, можно существовать, более или менее… вот только из карманов все вывалится, но разве нельзя отказаться от карманов?… Из-за стойки бара к нему шагнул высокий мужчина:

  47