— Ты, наверное, проголодался, — сказала я Тэйту, который сразу после освобождения подошел ко мне. — Здесь есть приличный запас еды, можешь мне поверить. Попроси кого-нибудь тебя проводить.
Тэйт потер запястья, словно все еще ощущал на них металлические браслеты.
— Это подождет. У тебя кровь на голове.
— Я о ней позабочусь.
Обезвредив Раттлера, Кости вернулся ко мне и прижался губами к ране.
— Ты могла расколоть голову об эту стену, словно яйцо, не говоря уже о том, что рисковала попасть под пули. Ты — самая упрямая женщина. Хорошо, что твое упрямство защищает крепкий череп. Я еще не поблагодарил тебя за безрассудное нарушение моего приказа оставаться наверху?
— Нет, — слегка улыбнулась я.
Кости немного отстранился и достал из кармана нож, разрезалладонь и приложил ее к моему лбу. Покалывание возникло почти сразу, и рана быстро затянулась. Еще раз прикоснувшись губами к моей голове, Кости повернулся к вампиру, бывшему центром всеобщего внимания.
— Почему?!
В коротком вопросе одновременно прозвучала угроза наказания и боль предательства. Раттлер опустил глаза. Заступ так саданул его локтем в грудь, что полруки погрузилось в тело.
— Тебе задали вопрос, Вальтер!
Вальтер, известный как Раттлер, вскрикнул от боли, а Кости жестом остановил Заступа:
— Подожди, приятель. Сначала мы дадим ему возможность сделать признание без крови.
Затем он снова повернулся к Раттлеру и заговорил более суровым тоном:
— Ты знаешь, что тебя ждет. Как бы ты сейчас ни храбрился, рано или поздно ломается каждый. Или ты подробно рассказываешь, где, как и когда связался с Патрой, и твои конечности и шкура остаются целыми… или у тебя будут отрастать новые руки и ноги, после того как мы начнем их поочередно отрывать.
Столь мрачное предостережение не вызвало у меня ни малейшего сочувствия. Я и сама с трудом сдерживалась, чтобы не налететь на Раттлера и не разорвать его в клочья ради собственного удовлетворения.
— Ты пошел на это ради денег? — прошипела я. — Ради золота и славы, обещанных Патрой? Неужели ты настолько алчный?
— Мне плевать на деньги. — Неясно, кому предназначался ответ — мне или Кости, поскольку Раттлер по очереди смотрел на нас обоих. — Я сделал это, ради любви.
— Любви? — повторила я. — Ты влюбился в Патру? Тогда ты не только вероломен, но и глуп.
— Не ради Патры. Ради Вивьен.
— Патра убила Вивьен, почему же ты… — заговорил Кости, но быстро умолк.
Он покачал головой, и в его усмешке не было и намека на веселье.
— А, понимаю. Значит, все это время?.. Несколько месяцев назад ты сказал, что Вивьен убита. Я вместе с тобой переживал эту утрату, а ты ждал своего шанса?
Тогда и до меня дошло. Я вспомнила взрывы в доме Менчереса и вампиров, согласившихся стать ходячими бомбами ради спасения своих близких, похищенных Патрой. Похоже, такой же трюк она проделала с Раттлером, поймав его возлюбленную, чтобы заставить предать Кости. Какая мерзость! Если бы это было возможно, я бы возненавидела ее еще сильнее.
— Но откуда тебе известно, что Вивьен до сих пор жива? — спросил Кости.
Казалось, Раттлер мучился гораздо сильнее, чем от удара Заступа.
— Патра звонит мне каждую неделю и… дает послушать стоны Вивьен.
Кости в ярости стал ходить взад и вперед по камере.
— Я сказал только насчет поезда, — продолжал Раттлер. — К нападениям на твою жену я не имею никакого отношения. Сначала я хотел схватить Кэт и угрожать убить ее, пока Кости не покончит с собой у меня на глазах. Но меня увидел Док, и я понял, что он подстрелит меня раньше, чем я успею до нее дотянуться. Поэтому я пришел сюда, где содержался единственный человек, ради которого Кэт может подвергнуть себя опасности. И потерпел неудачу. Я понимаю, что в назидание остальным ты должен меня наказать, но я; хочу попросить об одной вещи…
— Ты еще осмеливаешься о чем-то просить?! — резко бросил Кости.
— Я не прошу о милосердии. Я знаю, ты поступишь со мной так же, как с тем, другим… Но, Кости, прежде чем ты это сделаешь, я прошу у тебя прощения.
Кости остановился. В камере повисло тягостное молчание. Затем он встал прямо перед Раттлером:
— В тысяча восемьсот шестьдесят седьмом мы с тобой подружились. Пятью годами позже я обратил тебя в вампира. Что я назвал самым гнусным поступком вампира?
Раттлер повесил голову: