– Неужели мало? По-моему, вполне достаточно...
Гукасян тяжко вздохнул.
– Наш мир такой злобный и коварный... А вдруг вы из полиции?.. Или того хуже?.. И деньги у вас меченые, а под блузкой полно микрофонов...
– Да что вы такое говорите? – удивленно воскликнула Марина. – Я – приличная девушка! У меня и бюстгальтера-то под блузкой нет, а вы говорите о микрофонах!.. Они бы щекотали! И потом, с какой стати полиции вас провоцировать?
– Кто их знает, – печально сказал Гукасян. – Работа у них такая, только и думают, как бы устроить провокацию честному труженику...
– Но я же назвала пароль!
Он снова вздохнул.
– Неизвестно, как он к вам попал...
– Вот теперь вы тянете время, – сказала Марина. – Совершенно откровенно. Вам нужно что-то еще?
– Всем нам в этом мире не хватает любви и теплоты...
Она прислонилась к стене, заложив руки за спину, старательно сохраняя на лице серьезное и отрешенное выражение, свойственное озабоченной предстоящими экзаменами умненькой, честолюбивой студентке, и наблюдая, как взгляд Гукасяна липнет к ее ногам.
– Если я вас правильно поняла, вы определенно намекаете на все эти порочные вещи, что происходят меж коварными обольстителями и невинными девушками… Мама меня от чего-то такого предостерегала, и девчонки говорили, что мужчины, стоит оказаться с ними наедине, вытворяют ужасные вещи...
– Ходят такие слухи, – ухмыльнулся хозяин, подходя к ней бесшумной кошачьей походкой, посверкивая безукоризненными зубами и бриллиантом.
Во всем этом – от походки до пробора – был даже не дурной вкус, а целая охапка дурацких штампов, заезженных кинематографом еще сто лет назад. Однако здесь, надо полагать, все эти приемчики и прибамбасы считались подлинным светским шиком, непременной принадлежностью всякого уважающего себя темного дельца. Так что Марина особенно не удивлялась, считая, что к туземным обычаям следует относиться терпимо – в рамках той же неоэтики.
Дурочке ясно, чего от нее хотят в качестве входного билета. Можно, конечно, вместо этого откровенно надавить, обрисовав вкратце свои немалые возможности и нешуточную крутизну. Однако Марине вовремя пришло в голову, что далеко не всегда полезно палить из пушек по хомякам. Пушка, конечно, способна произвести на хомяка самое сокрушительное воздействие, но вот попасть в него гораздо труднее, чем, скажем, в слона. В каждой ситуации должны работать свои инструменты, переигрывать не стоит. Здесь, в этом поганом квартальчике, великая российская столица выглядит, есть такое подозрение, чуточку нереальной. Именно в силу своего величия и отдаленности. Вроде дракона из базарных россказней в волшебной стране – то ли есть он за семью морями, то ли врут... Чересчур неравны весовые категории, несопоставим масштаб государственных спецслужб и местных делишек, а значит, не будет должного ощущения реальности угрозы. А хорошая угроза всегда должна умещаться в сознании того, кому угрожаешь. Так что проще уступить его низменным инстинктам. Не убудет, а для дела выйдет польза.
И она осталась стоять неподвижно, выжидательно поглядывая.
– Понимаете, – задушевно сказал Гукасян. – Мы, восточные люди, до сих пор ужасно патриархальны. По моему глубокому убеждению, есть что-то холодное и даже механическое в отношениях типа «деньги-услуги». Это примитивно и совершенно бездуховно. У нас на востоке люди предпочитают более теплые, человеческие отношения, это, если хотите, вековые традиции...
– Чего не сделаешь из уважения к вековым традициям... – сказала Марина, откровенно улыбаясь. – Кстати, а резинки с ними соотносятся?
– Терпеть их не могу! – признался Гукасян. – Но заверяю вас, Катя, что со здоровьем у меня все в порядке – лучшие врачи, регулярные обследования и все такое. Никто вас, конечно, не принуждает, сами решайте, стоит ли рисковать ради ваших загадочных дел... Извините, у меня есть свои твердые правила и устоявшиеся привычки...
Он пялился цепко и внимательно, испытующе, поддразнивая. Ну что же, сказала себе Марина, в конце концов, я этим только и занимаюсь – рискую ради дела...
Гукасян, глядя ей в глаза и поводя усиками, стал неторопливо расстегивать ее блузку. Марина подняла взгляд к потолку, стараясь придать себе невинный и мечтательный вид героини старинных фильмов, коли он брал за образец. Жаль, что довольно трудно вызвать по желанию румянец стыда на щеках. Психология этих скотов известна: в самой прожженной шлюхе хотят видеть наивную школьницу.