67 
«Господи, – подумал Мазур в совершеннейшем смятении. – А ведь она, чего доброго, в мужья затащит! Точно! Чем не муженек – молод, здоров, как бык, во всем зависит от супружницы, поскольку чужой не только в этом городе, но и вообще в стране... Да из такого муженька веревки вить можно, получая при этом все тридцать три удовольствия. Хорошо еще, что смыться можно в любой момент, о чем она и не подозревает...»
А вслух он, разумеется, сказал:
– Милая, я же не дурак набитый, чтобы не понимать своего счастья...
– Верю, – сказала донна Роза. – Ты мне сразу показался разумным человеком... но все равно, не вздумай меня обманывать. Имей в виду, четыре мужа меня научили проникать во все мужские хитрости и видеть сквозь землю...
– Целых четыре? – горестно вопросил Мазур. – А я-то полагал себя единственным и неповторимым...
– Успокойся, Джонни, – проворковала ему на ухо новоявленная невеста. – Точно тебе говорю, моей единственной и пламенной страстью всегда были моряки, я даже с невинностью рассталась в Чаконе на палубе шхуны, на сложенном парусе... – и с типично женской практичностью мгновенно переменила тему: – Нужно будет завтра же утром съездить в магазин и купить тебе костюм поприличнее, предстоит очень ответственное мероприятие...
– У тебя что, какой-то прием?
– Это не для меня, Джонни... Завтра дон Себастьян Санчес будет выступать на митинге – день голосования, все решается... Этот негодяй Рамирес окружил себя бандой головорезов, так что следует ждать любого подвоха. У дона Себастьяна маловато по-настоящему толковых парней, одна деревенщина, что только и умеет торчать у трибуны и с грозным видом и дедовским револьвером под полой. Будешь его охранять.
– А это обязательно? – осторожно спросил Мазур.
Вот что ему нисколечко не улыбалось, так это светиться при большом стечении народа посреди заварушки, именуемой тут выборами.
– Придется, – безжалостно отрезала донна Роза. – Санчес – мой старый и верный друг, если у него все пойдет гладко, откроются такие высоты, что тебе и не снились, морячок... Будешь умницей, выбьешься в люди, главное, держись меня и не вздумай ослушаться. Уяснил?
– Так точно, адмирал, – вздохнул Мазур.
Глава шестая
Скромный герой завсегда себя покажет
Мазур в который уж раз подумал тоскливо, что буржуазные выборы – штука, быть может, и занятная для новичка, но в больших дозах чрезвычайно тягостная для того, кто вынужден не вопить в толпе, размахивая флагом или портретом любимого кандидата, а обеспечивать безопасность.
Пестрая, орущая толпа бушевала на площади, как безбрежное море, махая помянутыми флагами и портретами, вздымая над головами самодельные транспаранты с непонятными чужаку надписями, оглушительно громыхая трещотками и свистя в дудки, вопя что-то невразумительное. У всех у них был столь воодушевленный и насквозь идиотский вид, словно вот здесь, на этой самой площади решалась судьба всей Галактики или уж планеты Земля самое малое.
Это стихийное бедствие не пощадило даже монумент бравому конкистадору, чье имечко Мазур так и не узнал – постамент густо залепили портретами и лозунгами, а к руке со шпагой ухитрились примотать транспарант, что-то такое возвещавший аж с тремя восклицательными знаками спереди и сзади.
Дон Себастьян Санчес – тот, что с красивой проседью – умело ораторствовал на добротно сколоченной трибуне, прямо под носом у покрытого зеленой патиной первопроходца. Динамики разносили его голос в самые дальние уголки площади. Мазур не понимал ни слова, но поневоле заслушался – было что-то гипнотизирующее в этом уверенном голосе, оборачивавшемся то шуршанием бархата, то лязгом стали, то взлетавшем до трагических высот, то отпускавшем несомненные шутки, судя по общему хохоту. «Здорово чешет, – подумал Мазур, все также обшаривая море голов настороженным взглядом. – На пленочку бы его снять и показать нашим ораторам, что мочалу жуют с трибуны, уткнувшись в бумажку. Тут они нас сделали, и думать нечего. Эффектно, черт побери. Ни словечка не понятно, но все же нутром чувствуешь, что мозги он им промывает качественно, вон как приторчали... Мама родная! Ну, до чего дошло – эта лапочка майку с себя сорвала, над головой ею машет, голыми булками тряся, того гляди, оргазм словит, и никто внимания не обращает, будто так и надо...»
Он с некоторым усилием оторвал взгляд от прыгающих, как мячики, округлостей восторженной юной избирательницы. Вновь принялся со своего насеста озирать площадь, поворачивая голову влево-вправо размеренно и привычно, напоминая собою бездушный локатор.
67 
