Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
29 
Управление железной дороги – еще одна закорючка, дающая некие льготы при путешествии поездом (должно быть, заключавшиеся в том, что их не станут выпихивать на полном ходу, как, не исключено, поступают с лицами, льгот не имеющими). Управление речного транспорта – то же самое (видимо, не имеющих льгот вполне могут выбросить за борт, привязав к ногам колосники).
Некстати оказалось, что в департаменте Чаулуке, который их поезд будет пересекать на протяжении километров пяти, только что из-за герильеро введено военное положение, и следует получить в военном министерстве еще одну закорючку. И они отправились бы туда, как три дурака, но другой чиновник, слышавший разговор, поправил коллегу: положение объявлено не военное, а осадное, значит, сеньорам нет нужды тащиться через полгорода в военное министерство, достаточно заглянуть в главный департамент общественной безопасности. Мазур едва не расцеловал этого симпатичнейшего человека, но побоялся, что могут неправильно понять.
Всезнающий Кацуба рассказал, что случаях в трех виной всему даже не бюрократия, а здешнее национальное своеобразие. Жители республики делились на гачупино (потомки испанцев), юропо (потомки выходцев из Европы), чоло (метисы с индейской кровью), кахо (метисы с негритянской кровью). Сие придавало порой бюрократическим игрищам особую запутанность – подполковник готов был поручиться, что их лишний раз гоняли по этажам министерства общественных работ только потому, что некий гачупино внутренне возмутился тем, что ему нечто смеет «предписывать» некий чоло. А избавивший их от лишней поездки в военное министерство альтруист и не альтруист вовсе – просто он, юропо, рад был при посторонних посадить в лужу кичливого гачупино, перепутавшего военное положение с осадным...
Но вот настал великий миг – они добрели до последнего бастиона коварного противника, скрывавшегося за невинным названием министерства природных ресурсов, коему подчинялся «заповедник». Мазур уже ничему не удивлялся и ничего не хотел – как автомат, шагал по коридору, держа под мышкой роскошную кожаную папку на молнии. В папке хранились подготовленные неизвестными спецами подробные материалы, нео-провержимо свидетельствовавшие, что их хозяин, то есть Мазур, принадлежит к шизанувшемуся племени упертых фанатиков, свято верящих в летающие тарелки, контакты с высшим разумом посредством обычного пылесоса и лохнесское чудище. Правда, согласно папке, бзик у Мазура был несколько иной – он был убежден, что задолго до ледникового периода на территории Санта-Кроче существовала высокоразвитая цивилиза-ция, следы каковой он и рассчитывал обнаружить на Ирупане.
Такого позора он еще не испытывал. При одной мысли, что придется излагать эту галиматью серьезному взрослому человеку, занимающему немаленький пост, бросало в краску. Но коли уж собака попала в колесо...
А защитник последнего бастиона пост занимал определенно немаленький, судя по обширной приемной с набором всевозможнейших канцелярских игрушек и невероятно холеной секретаршей, вряд ли умевшей обращаться и с десятой частью всего этого. Правда, их в приемной долго не мариновали. Едва услышав их имена, красотка хлопнула длиннющими ресницами, для порядка постучала пальчиком по клавишам какого-то никелированного ящичка и объявила:
– Дон Себастьяно Авила вас немедленно примет, сеньоры...
Да, это был дон! Лет шестидесяти, но прямой, как клинок шпаги, с благородной седой шевелюрой и черными усами а-ля Бисмарк, орденской ленточкой в петлице безукоризненного черного пиджака и властным взглядом, он не мог быть простым сеньором – исключительно доном...
Впрочем, прием был не ледяным, а довольно теплым, киска из приемной, умеренно колыша бедрами, принесла кофе и здешний коньяк. Мазур, ухитрившись ни разу не покраснеть и не сбиться, кратко изложил суть овладевшего им безумия и выразил надежду, что обнаружение следов могучей сгинувшей цивилизации принесет Санта-Кроче мировую известность, не говоря уж о невероятном подъеме туристской индустрии. Дон Себастьяно слушал все это с невозмутимостью истинного кабальеро, отнюдь не склонного сразу же хвататься за телефонную трубку и набирать номер ближайшей психушки только потому, что собеседник именует себя Наполеоном Бонапартом.
– Ну что же, дон Влад... – задумчиво сказал сановник, когда Мазур умолк, внутренне сгорая от стыда. – Мы давно уже стали демократическим открытым обществом, развивающим контакты самого разнообразного характера, в том числе и, гм... научные. Идея не нова, конечно, ярым приверженцем подобных взглядов, вернее, самым знаменитым на нашем континенте их приверженцем был полковник Фосетт, но он пропал без вести, побрекито[8], так и не отыскав своих затерянных городов... Конечно, места, куда вы направляетесь, гораздо более безопасны, нежели поглотившие Фосетта джунгли, к тому же на дворе двадцать первый век... Вам повезло. Еще лет двадцать назад в подобном предприятии могли усмотреть в угоду политической конъюнктуре в стране и в мире нечто ужасное и злонамеренное, вроде шпионажа... – Он тонко улыбнулся, недвусмысленно отделяя себя от авторов подобных версий. – Однако с тех пор многое изменилось, прежние порядки давно осуждены общественным мнением, невероятно глупо было бы подозревать нечто подобное – вы собираетесь в места, где единственными стратегическими объектами на добрых пару тысяч квадратных километров является парочка полицейских участков да заброшенный еще в сорок девятом военный аэродром... Иными словами, я полностью разделяю одно из британских установлений: джентльмен из общества имеет право на любое хобби, не нарушающее законов, гражданских свобод других и морали...
29 
