Мужчина вздрогнул, услышав резкий приказ маркиза.
— Недавно там пили чай сестры Гиллсет, милорд.
Ротгар в недоумении уставился на лакея. Так просто? Слишком просто!
— Они были в мужской одежде и ехали верхом?
— Да, милорд.
— А часто они здесь останавливаются?
— Вообще-то они нечасто путешествуют, милорд, но когда выбираются в Йорк, всегда заезжают к нам отдохнуть.
— Где они живут?
— Точно не знаю, милорд. Кажется, где-то в Аркенгатдейле.
Дальняя долина, никак не связанная с коттеритами. И все же, судя по всему, именно эти дамы передали мальчику записку. Лакей их знал, так что вымышленные имена исключались. Ну что ж, придется расспросить сестер Гиллсет.
— Кто еще?
Мужчина почесал затылок под напудренным париком.
— Один джентльмен, милорд. Пассажир лондонского дилижанса. Сначала он поел, а потом пошел в гостиную — кажется, читать газеты. Потом заходили две дамы из того же экипажа. Они посидели там немного, ожидая, когда приготовят еду.
Итак, три пассажира лондонского дилижанса. Авторами записок могли быть любые из них. Но почему два послания? Странно как-то и подозрительно. Второе содержало не больше подробностей, чем первое. Причем оно должно было попасть к нему с некоторой отсрочкой, а первое доставили сразу.
— Еще леди Ричардсон.
Ротгар удивленно встрепенулся и взглянул на лакея:
— Что леди Ричардсон?
— Она тоже была в гостиной.
— Она ваша постоянная гостья?
— Я никогда ее раньше не видел, милорд. Говорят, она с юга.
— Вам что-нибудь про нее известно?
Лакей с сожалением покачал головой, явно сознавая, что эта информация принесла бы ему вознаграждение.
— Я слышал только, что ее прыщавая горничная из Суррея. Леди Ричардсон, наверное, оттуда же. Горничная охотно болтала с нашими слугами. Похоже, ее госпожа ведет жизнь затворницы, и бедняжка обрадовалась случаю пообщаться с людьми.
Ротгар вспомнил надменную служанку и ее расфуфыренную госпожу. Могли ли они быть замешаны в эту историю? Он сомневался, что набожные коттеритки надели бы такие костюмы, но на всякий случай мысленно занес обеих женщин в списки подозреваемых, потому что не привык упускать из виду детали. Леди Ричардсон явно что-то затевала, но это что-то было скорее пороком, чем добродетелью.
Ротгар протянул лакею монету.
— Передайте всем слугам, что за любые новые сведения о пассажирах лондонского дилижанса, о сестрах Гиллсет или о леди Ричардсон последует вознаграждение.
Тут его внимание привлек топот лошадиных копыт на площади, и Ротгар подошел к дверям, тщательно скрывая свое волнение. Все его существо сковал ледяной страх.
Кеньон стоял на коленях в фермерской телеге, держась рукой за деревянный бортик и напряженно глядя вниз. По обе стороны от телеги скакали слуги Ротгара с мрачными лицами.
Морщинистый фермер остановил свою пегую лошадь у крыльца, и Ротгар торопливо подошел к телеге, готовя себя к самому худшему, но отчаянно надеясь на чудо.
На сене бледный и с закрытыми глазами лежал Бренд. Прерывистое дыхание брата свидетельствовало о том, что его мучают сильные боли. Но он все-таки дышал! И крови не было. Приложив руку к шее брата, Ротгар ощутил замедленный пульс.
— Местного врача. Живо!
Кто-то из слуг молнией рванулся прочь.
Обернувшись к Кеньону, Ротгар спросил:
— Переломы есть?
— Судя по всему, нет, милорд. Похоже, у него болит голова, но ничего страшного мы не обнаружили.
Ротгар осторожно ощупал череп Бренда. Действительно, все в порядке. Странно…
— Несите его в гостиницу.
Бренд застонал, когда его поднимали, дыхание его совсем сбилось. Впервые чувствуя себя беспомощным, Ротгар распорядился, чтобы с братом обращались как можно бережнее и все время поддерживали ему голову.
Тут он заметил, что Бренд лежит на богатых, золотисто-коричневых одеялах, расстеленных на гнилой соломе. Вот он, след, ведущий к возмездию! Забрав одеяла, он двинулся следом за слугами на второй этаж.
Бренд затих, и Ротгар опять пощупал его пульс. Брат тотчас шевельнул веками. Слава Богу, он приходит в себя. Возможно, поэтому он подавлял болезненные стоны.
— Я с тобой, — тихо сказал Ротгар. — Ты в безопасности. — Он взял дрожащую руку брата и, сжав ее в своей крепкой руке, почувствовал слабое ответное пожатие.
В душе его поднималась холодная мстительная ярость. Ничего, еще успеется.