90 
— Опомнись, старик!
— Эй, Скорпион, и кто там еще? Свяжите Астарта и бросьте в трюм. Потом он нам скажет спасибо. И девку его захватите, чтоб не печалился. Видишь, парень, я добр и люблю тебя.
Астарта связали, как он ни отбивался, и втащили на палубу. Но вдруг появился Ораз. Он рывком поднял с голых досок тирянина и ударом кинжала рассек путы.
— Ты мой враг, — сказал он, — но ты смел. Ты свободен.
Ухмыляющийся Нос и хмурый Скорпион тащили вырывающуюся, кричавшую Мбиту. Астарт вырос у них на пути, и оба хананея благоразумно исчезли.
Девушка прижалась к Астарту, горько рыдая.
Корабли отчалили, шевеля ножками-веслами, оставив после себя слезы и крики ненависти ливийцев. Астарту никто не помышлял мстить. Племя пастухов приняло его как своего, которого едва не увезли насильно.
Добрые, неискушенные в пиратстве и разбое хананеев пастухи искренне оплакивали свое несчастье: самые молодые и сильные мужчины, опора племени, были навсегда потеряны. Братья Мбиты тоже оказались на палубе Альбатроса.
Так неожиданно Астарт оказался главой чернокожего семейства.
ГЛАВА 50
Один
…Вслед за тоской пришла лихорадка. Астарт лежал на спине в грубой, выдолбленной из древесного ствола лодке и смотрел на дырявый грязный парус, наспех скроенный из его собственной туники. Когда нос долбленки зарывался в ил или в тростниковые заросли, он со стоном брался за весло. Потом лодка вновь неслась против течения с закрепленным рулем, чтобы через какое-то время опять врезаться в противоположный берег… и так, пока дул ветер с океана.
Боль в спине, костях, голове… о боги!.. но хуже всего — память, светлая яркая память на все, что нужно забыть. Нет, нет, нет! Только не Ларит, только не та штормовая ночь… Лучше Мбита… Пусть ее блестящие страдальческие глаза жгут укором, немым криком… А все-таки он дал ей счастье, хоть короткое, мимолетное, но счастье…
Берег приближался размытыми, словно во время дождя, очертаниями голых ветвей. Голые ветви, голые ветви… Почему голые? Ах да: сухой период, ливийская зима, а там сейчас лето…
Астарт дрожащей рукой отвязал рукоять кормового весла и направил лодку к середине реки. Потом упал прямо на разбросанные по дну вещи, не в силах отодвинуть их в сторону. Усилием воли представил себе лицо Мбиты, каким оно было в тот счастливый момент. Она улыбалась. Вокруг — примятые травы, утро, песни птиц и звон цикад. Несколько коршунов плавно кружили в поднебесье, не боясь обжечься о солнце. По прямой, как мачта, былинке ползла оранжевая гусеница. Крохотный паук повис на серебряной нити… И еще Астарт подарил ей свою серьгу кормчего, что привело девушку в восторг…
Лодка вдруг подскочила, едва не перевернувшись, затем закрутилась на месте, подгоняемая неуклюжими толчками. Громко хлопнул парус. Астарт услышал нечто похожее на хрюканье. Он приподнялся на локте: серые упитанные туши плескались в прозрачной воде, и брызги разлетались далеко вокруг.
Стадо бегемотов отстало.
Что потом? Ах да, столица «леопардов»…
Астарта и Мбиту переселили в столицу «леопардов». Почему? Астарт был диковинкой среди племени пастухов. А господа джунглей все лучшее тащили себе. «Леопарды» вдели обоим по медному кольцу в нос, поселили в пустующей хижине. Все! Астарт — воин племени «леопардов», Мбита — жена молодого «леопарда». Вечером их пригласили на пиршество. Колдуны магическим способом зажарили десятка два пленников из чужого племени. Вождю «леопардов» преподнесли на деревянном блюде дымящиеся сердца. Вождь проявил монаршую милость, послал Астарту одно сердце.
Отказ финикийца очень оскорбил вождя и всех присутствующих. Астарту вручили сосуд с темной жидкостью, пахнущей травой. Мбита вцепилась в его руку и выкрикнула, что можно было понять как «нет».
Астарт и сам знал, что это такое. В чаше был слабый раствор яда из внутренностей травяной гусеницы. Провинившемуся давали выпить из «очищающего» сосуда. Если тот выживал, то считался оправданным, если умирал — труп выбрасывали гиенам.
Мбита, оказывается, тоже провинилась, обратившись к мужу не по ритуалу «леопардов». Прежде чем вымолвить слово, она должна была пасть ниц и вывалять себя в пыли. Когда ей посоветовали вести себя «по-человечески», она даже под угрозой «чаши очищения» не захотела подчиниться не понравившемуся ей обычаю. Тогда и у нее в руках появился точно такой же сосуд. Она с гневом отбросила его, и «леопарды» шарахнулись в разные стороны, боясь брызг.
90 
