Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
102 
Бестужев смотрел на нее напряженно и зло. С одной стороны, ее излияния можно было со спокойной совестью поименовать высокопробным наркотическим бредом. С другой же… Очень уж много в этом бреду было реальности. Логики. Системы.
– Значит, вы только зовете его дьяволом, а на самом деле – он живой человек?
– Ну да, да, да! И еще какой живой! Мы с ним иногда ложимся в спаленке, и он до сих пор на многое способен… Вам рассказать, чему он меня научил? Мои ноги…
– А что у него на погонах? – перебил Бестужев. – Сколько полосок? Сколько звездочек? Вы помните, Олечка?
Ольга, раскачиваясь на стуле, посмотрела на него, потом, прыснув, высунула язык:
– Ка-акой вы хитренький! А я вам не скажу! Потому что тогда он меня убьет. Взаправду. Это, конечно, будет ощущение, но не из тех, что мне хочется испробовать… Он меня непременно убьет, если я проболтаюсь. А потому я вам ничего и не скажу, милый, милый… Я хочу жить, я молода. И я – умница, разве что с фотографиями оплошала… А он меня убьет. Он тоже умный, умнее меня, он слишком давно играет людьми, как владыка, дьявола так и зовут владыкой, вот совпадение… – она с непритворным испугом зажала рот ладошкой, отвернулась. – Алексис, отстаньте. Или пойдемте в спаленку, или извольте убраться прочь. Такой разговор мне не доставляет приятных ощущений…
– Значит, не скажете, кто он?
– А я сейчас разобью окно, – безмятежно сказала Ольга. – И начну кричать, сударь, что вы меня насильничаете… Заманили, кокаину насильно насыпали, платье рвете… Вам будет скверно…
Бестужев, не долго думая, встал и быстро вышел. Вслед ему несся серебристый, беззаботный смех – так и звучавший в ушах, пока он спускался по лестнице. Ничего нельзя было сделать. Бессмысленно везти ее в одно из учреждений, как раз и предназначенных для задушевных бесед с теми, кто стреляет людям в висок. Куда ни отвези, отпустить придется очень быстро. Ольга Серебрякова – не Ванька Тутушкин, которого можно и по шее приурезать, которого можно спрятать на пару дней в арестном полицейском доме… И правильно поступил, что побыстрее убрался – могла и вправду разбить окно, заорать на всю улицу, изволь отмываться потом…
…Он возился с матрацем, словно боролся с врагом. После того, как обнаружил на нижней его стороне маленькую круглую дырочку, воспрянул духом и стал прощупывать, но это затянулось надолго, и в конце концов Бестужев плюнул, подпорол перочинным ножичком цветастую ткань, стал копаться в невесомой массе пуха и легких перышек. Как он ни старался, пух клочьями летел по сторонам, на постель, на пол.
Окончательно махнув рукой на конспирацию, Бестужев расстелил на полу простыню и, приняв предусмотрительно кое-какие меры для легендирования, взялся за работу всерьез – черпал пух горстями, тщательно его разминал, бросал на простыню, захватывал пригоршнями новую порцию. Очень скоро он выглядел так, словно в потемках залез в курятник воровать кур.
Нервы были так напряжены, что он едва не крикнул, нащупав ладонью что-то твердое, продолговатое, маленькое. Выдернул руку, сдул пух. Между пальцами у него тускло поблескивала тупоносенькая пуля – из патрона для карманного браунинга образца тысяча девятьсот шестого года, калибра 6,35, которым и был вооружен Струмилин…
Приходилось признать, что эта часть Ольгиного рассказа была доподлинным отражением реальности. То ли она сама, как и рассказывала, стреляла в матрац, то ли видела, как кто-то другой это проделал. Логично предположить, что к той же самой реальности могут относиться и рассказы о дьяволе. О дьяволе, который носит погоны. О дьяволе, который ее агентурил с помощью неосторожных фотографий в парижском стиле. То есть ни о каком не дьяволе, а о хитром, умном, подлом человеке…
Кто? Уж безусловно, не Силуянов – у того гражданский чин, и он не стал бы разгуливать по городу, где его все знают, в форме с погонами, рискуя вызвать опасное недоумение прекрасно его знавших горожан. Значит, кто-то в погонах. К т о?
В дверь постучали – и тут же ее энергично толкнули со всей силы. Бестужев, как был, с засученными рукавами рубашки, без жилета, после некоторого раздумья пошел открывать: средь бела дня, в центре города не рискнут…
– Го-осподи! – охнул Иванихин. – Вы что, курей щиплете?
– Да понимаете ли, какой казус… – смущенно поведал Бестужев. – Прилег отдохнуть на кровать, а матрас был чуточку распорот, вот часы туда и провалились… Пришлось в конце концов все распотрошить. Ерунда, скажу, чтобы поставили в счет…
102 
