— Так вы говорите — сегодня? — переспросил я.
— Да.
— А чего же он дома-то не появился?
— За Македоновым приехал хозяин «Вероники», и оба укатили в неизвестном направлении. Тебе, Егор, — Домушник понизил голос, — надо держать ухо востро.
Эта парочка еще попомнит, как ты их прижал в двадцать четвертой, а затем сдал Македонова милиции… Бакс — человек серьезный. Гораздо более опасный, чем Македонов.
— Ерунда, — возразил я. — Чего мне бояться? Ну слышал я их разговор на кухне, ну обнаружили Македонова в чужой квартире, прикованного наручниками к батарее отопления, и арестовали по подозрению в покушении на жизнь Зои Оглоблиной, ну признался он, что прикончил собственную жену, — так ведь меня, дорогой Ян Овсеевич, прокурор и выслушать как следует не пожелал. Больше того, намекнул, что мой способ проникновения в двадцать четвертую весьма далек от законного. Вы же сами мне сообщили, что Македонов отказался от прежних показаний. Разве я представляю для них хоть малейшую опасность?
— Меня до сих пор занимает, — задумчиво произнес Домушник, — чего все-таки хозяин кафе хотел от Македонова? Почему несколько месяцев следил за ним?. По какой такой причине вытащил его на свободу, затратив серьезные деньги?
— Зачем это вам? Уж если следственные органы вся эта история не заинтересовала… Меня, во всяком случае, это интересует еще меньше.
— Вот этого тебе и следует опасаться! — буркнул Домушник. — Кто, если не ты, единственный свидетель их разговора один на один на кухне?.. Расскажи, а?
— Нет уж! — отрезал я. — Знаю я вас, участковых. Проходили. Давайте я вам лучше другую историю поведаю. Очень забавную. У вас найдется полчаса, Ян Овсеевич?
— Автоматически, — кивнул участковый. — Только давай-ка в подъезд. Я присяду: радикулит, сволочь…
Мы вошли в нагретый подъезд и опустились на скамью рядом с барьером.
Степан даже не пошевелился при нашем появлении. Я бросил Кузьмичев бушлат под костлявый зад Домушника и четко изложил ему все, что произошло с новыми жильцами двадцать четвертой, квартиры. Из повествования я, совершенно сознательно, исключил лишь информацию о Дровосеке и о том, что Сабина водила знакомство с покойной Зотовой. Не упомянул я и о показаниях, данных Трикозу.
Подвижная длинноносая физиономия Яна Овсеевича отразила явную заинтересованность и нечто похожее на восхищение. Я не доносил родной милиции, просто мне необходимо было наконец-то выговориться. Еще несколько дней — и Сабина будет дома. Кого там взяли — дело темное. Может возникнуть проблема ее безопасности, и необходимо обратить на нее внимание участкового, известного тем, что торчит на службе безвылазно и спит максимум четыре часа в сутки. Тем временем я бы разобрался с Павлушей…
— Класс! — подвел итог Домушник. — И куда же родственники твоей Сабины завеялись?
— Понятия не имею, — вздохнул я.
— Это и есть старушкин пес? — Кряхтя, он заглянул под скамью.
— Да, — усмехнулся я. — Только Сабина Новак не очень соответствует понятию «старушка». Сами увидите…
— Ладно, — перебил меня участковый. — Попробую приглядеть. Считай, у меня на контроле. Ты, Георгий, проверни для меня одно небольшое дельце. Не откладывая. Обещаешь?
Я вздохнул. Что-то многовато дел в последнее время.
— Говорите.
— Сейчас отлучусь минут на двадцать, а затем посижу вместо тебя на посту, а ты, Георгий, поднимешься в двадцать третью и установишь в квартире Македонова «клопа».
— Ничего себе! А как это я туда попаду? И вообще — за кого вы меня принимаете, Ян Овсеевич?
— Не придуривайся, Башкирцев, — возмутился участковый, — впервой, что ли? Или тебе напомнить, как расположены балконы однокомнатных, через которые проходит пожарная лестница?
— Значит, толкаете меня на преступные действия? — буркнул я. — На кой вам понадобилось прослушивать квартиру Македонова? И вообще — почему нельзя было все сделать законно, пока он сидел?
— Ты думаешь, следствие не доперло насажать «клопов» в эту квартиру? — уточнил Домушник вставая. — Ты полагаешь, за Баксом не ходят? Вот только зацепить его не за что… Речь не о них, а о тебе. От их «клопов» для тебя никакой пользы.
Домушник покинул подъезд, а я остался на скамье. Прилечь бы, заперев дверь, и проспать так с неделю. Степан выполз из-под лавки, потягиваясь и зевая, проковылял под стол за барьером и рухнул — досматривать свой собачьи сны. А я, прихватив бушлат, вышел в ночь.