Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
107 
Да, не жалели в прошлые времена леса, не жалели…
И нынче нам, потомкам, остались лишь былины, в которых рассказывается о густых кудрявых дубравах, где таился Соловей-разбойник, да редкие экземпляры богатырской породы, как Зосимино ДЕРЕВО, каким-то чудом избежавшее цепких корыстных рук человека.
Теперь мы шли быстрее – только слегами постукивали. Шли, как слепцы, почти вплотную друг к другу. Примерно через два часа мы, наконец, достигли вожделенной цели – того острова, который манил нас зеленой древесной шапкой и высоким берегом.
Вскарабкавшись на бережок, мы без сил упали в траву и долго лежали без единого движения, радостно впитывая всем телом надежную земную твердь.
Грязь, покрывающая наши тела, начала подсыхать, причиняя беспокойство, и только это обстоятельство заставило нас оторваться от земли и найти место, где можно было искупаться, а также постирать одежду.
Примерно через час, отдохнувшие и чистые до неприличия, мы двинулись вглубь островка, надеясь, что он все же окажется полуостровом.
Но нашим надеждам не суждено было сбыться. До ближайшей «большой земли» было еще километра два. Я даже сел, когда увидел, что наши страдания будут иметь продолжение – ноги вдруг отказали.
Ведь это опять надо бултыхаться в грязи неизвестно как долго!
Мать моя женщина…
Глава 24
Костерок соорудил Зосима. Я был в отчаянии, поэтому угрюмо сидел на бережку и неотрывно смотрел на дальние леса, словно надеялся, что они, повинуясь моей магической силе, придвинуться поближе к острову.
Но деревья наплевательски отнеслись к моему отчаянному душевному призыву и по-прежнему торчали там, где их когда-то посадили лесные божества (если верить Зосиме). А кто же еще?
У нас леса только рубят, а их воспроизводством пусть занимается кто угодно, хоть сам леший. Всем наплевать, что мы рубим сук, на котором сидим. Главное не зеленое дерево, а зеленые баксы в кармане… чтоб они сгорели вместе с фабрикой, где их штампуют.
Вот с такими мрачными мыслями я и сел к костру, чтобы обсушиться. Пока суть, да дело, Зосима сварганил супец – банка тушенки на котелок воды, немного грибов, которые вылезли из-под земли рядом с нашим биваком, специи, соль и горсть пшена. Между прочим, получилось вкусно.
Хотя с голодухи некоторые товарищи даже кожаные голенища сапог жевали. А куда денешься – мамона, что в желудке сидит, не принимает никаких разумных доводов. Вынь ей харчи, да положь, и все тут.
Ели мы, предварительно пропустив по пятьдесят грамм водки уже из моего НЗ, в полном молчании. А о чем было говорить? И так ясно, что наши мучения продолжаются.
Ну, гады, вырвусь с болота, перестреляю всех на хрен! А дальше будь, что будет. Пусть сажают. Зато я получу моральное удовлетворение.
Это мне вспомнились черноризцы и их пахан-ведьмак. Это какой же сволочью нужно быть, чтобы по невинным людям шмалять из винта за здорово живешь. Уроды, мать их перемать!…
Насытившись, я выбрал место, где земля помягче и трава погуще, и прилег. Идиомыч, который хлебал супец дольше всех, поискал глазами, где бы приткнуться, но я сделал вид, что не заметил его вопросительных взглядов.
Нужны мне больно его вздохи, как у больной коровы, и привычка хрустеть пальцами. Это меня раздражало. В конце концов Идиомыч улегся неподалеку и естественно выбрал себе местечко, на котором можно было устраивать танцплощадку. Там был сплошной камень.
Что за странное образование посреди болота? – мельком подумал я, с затаенным смешком наблюдая за тем, как ворочается Идиомыч. Да, брат, жестковато…
– Ну что, теперь вы довольны? – не удержался я от вопроса, который давно уже вертелся на кончике языка.
– Вы о чем? – недоуменно воззрился на меня Идимыч.
– А все о том же. По вашей милости нас занесло на это чертово болото, мы едва геройски не погибли под пулями, я чуть не утонул в трясине – и что? Каков результат наших страданий? Ноль, зеро, дупель пусто. Где этот ваш разлюбезный Кондратий Иванович?
Неожиданно в кустах раздался хруст сухого валежника и знакомый радостный голос объявил:
– Здесь я, здесь!
У меня едва не приключился родимчик. Картина была еще та. Она мне живо напомнила сцену возвращения бравого солдата Швейка после многих его злоключений, когда он предстал перед своим непосредственным начальником поручиком Лукашем.
Явление Кондратки народу было потрясающим. Идиомыч, который хотел что-то мне ответить, щелкнул зубами и прикусил язык, а Зосима упустил свой заветный кисет с заграничным табачком в догорающий костер.
107 
