Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
110 
И тем не менее в моей башке все же кое-что отложилось. Поневоле. Может, потому, что историю я зауважал еще со школы. (Но не историю КПСС! Которая просто задолбала меня во время учебы, особенно в суворовском училище. Это же надо, столько лжи наворотить за такой короткий срок…)
Поэтому, стоя и разглядывая изрядно сглаженные столетиями рельефы, я поймал себя на мысли, что, возможно, Кондратка и впрямь войдет в историю. Подобных изображений мне нигде не доводилось встречать, ни в одном музее мира.
– Николай Карлович! Подойдите сюда, – позвал я Идиомыча.
Профессор живо откликнулся на мой зов. Он подошел, и я показал ему изображения.
– Как вам это? – спросил я, наблюдая за его реакцией.
– Да, седая старина, – сказал он с глубокомысленным видом.
Все понятно. Наш профессор в археологии ни бельмеса. Он знает только про кромлехи, которые часто можно видеть на глянцевых обложках или разворотах разных журналов – от научных до мистического толка.
– Куда уж седее… – Я осклабился. – Кондратий Иванович? А это вы видели?
– В общем, да… – осторожно ответил Кондратка.
Он тоже не мог понять, почему меня так заинтересовали рельефные изображения на жертвеннике. Их было много, и вместе они составляли какой-то узор.
– И что? – Я был настойчив.
– Ну… это очень интересно. Нужно скопировать их.
– Эх, вы, ученые… – Я тяжко вздохнул. – Ладно, дарю вам, Кондратий Иванович, свои соображения и выводы. Это чтобы вас никто из ученой братии не обскакал. Там тоже есть шустрый народец. Чужое выдать за свое – это им как раз плюнуть.
– Я что-то вас не понимаю…
– Приглядитесь внимательней. Рельефы напоминают скандинавские руны. Но только напоминают. В них вплетены мотивы, очень похожие на изображения, которые оставили после себя племена майя. Но, судя по древности этих рельефов, в те времена об Америке здесь никто понятия не имел. А уж сообщения между Европой и американским континентом и вовсе не могло быть. Каким образом очутились здесь камнерезы, знающие мифологию майя?
– Действительно… – Кондратка едва не носом воткнулся в жертвенник – разглядывал изображения.
Похоже, ему давно нужно поменять очки.
– Это… Это потрясающе! – Он вскочил на ноги, схватил мою руку и начал тискать ее как любимую женщину. – Вы открыли мне глаза! Феноменально… Эти рельефы произведут фурор в научном мире!
– Не забудьте упомянуть в своих научных трудах и мое имя. Ну, скажем, как проводника в эти места. А то ведь никто не поверит, что некий гражданин, весьма далекий от науки, сумел определить уникальность данных рельефов. Я, конечно, человек скромный, но, знаете, иногда хочется, чтобы твое имя занесли на скрижали истории. А то живешь, живешь, мучаешься на этой земле, что-то там творишь, изобретаешь, кувыркаешься, как цирковая обезьяна, денежки копишь, детей растишь, дом строишь, и в конечном итоге после тебя остается лишь горстка безымянного праха. Всего-то.
– Обязательно упомяну!
Как же, упомянешь… Так я тебе и поверил. Я покривил губы в горькой усмешке.
Ничто так быстро не забывается, как доброе дело, которое ты сделал человеку. Увы, благодарность никогда не входила в число обязательных человеческих добродетелей. А уж в современном жестоком и эгоистичном мире – и подавно.
– Ладно, братья по разуму, славой как-нибудь сочтемся. А сейчас нам нужно думать совсем о другом… – Я возвратился к костру. – И кстати, это открытие меня совершенно не радует.
– Почему? – воинственно спросил Кондратка, поправляя свои круглые окуляры.
– А потому, что наша тихая деревенька со временем превратится в Содом и Гоморру. Сюда потянутся туристы, для них начнут строить дорогу (и быстренько, под шумок, вырубят окрестные леса), затем соорудят гостиницу… ну и так далее. Вплоть до кабака и казино. И получатся вместо тихого патриархального уголка безалаберные и шумные Нью-Васюки.
– Ну, это будет не скоро…
– Что меня в какой-то мере и подбадривает.
Я подбросил в костер сухих веток и сел. Вечер уже спрятал в своем бездонном кармане солнце, разогнал оранжевые тучки и начал окрашивать небо в темно-серые тона. Неподалеку жалобно закричала выпь, над нашими головами бесшумно пролетела сова (какой ляд занес ее на болота?), а где-то высоко и в стороне неприятно зудел реактивный самолет, напоминая в каком веке мы живем.
В общем, жизнь продолжалась.
Глава 25
Утором мы позавтракали плотно. Нам предстояла тяжелая дорога по болоту, поэтому на общем совете решили харчи не экономить (чему Кондратка был рад без памяти; он полночи проворочался без сна – его мучил голод; но я не дал ему ни кусочка, и на всякий случай положил вещмешок с продуктами себе под голову).
110 
