— Не зря. Это разумная мера предосторожности, милорд.
— Но в такой непосредственной близости от дома вас могут узнать!
— И что же? — Честити усмехнулась. — Я не живу отшельником.
— Да, но зачем наводить на мысль, что между мной и нами есть что-то общее? Займитесь лучше своим превращением в грума. Есть у вас одежда попроще?
— Нет.
— Тогда посмотрим, что найдется в карете. — Лорд Син пошел через сад, но при виде исцарапанной дверцы остановился на полушаге. — Это необходимо?
— Ну… карета с гербом всегда привлекает внимание! — объяснила Честити с трепетом в голосе, за который сама себя возненавидела.
— О! Вижу, вы — сторонник крайних мер. — Лорд Син холодно посмотрел на нее. — Признайтесь, это был выпад против меня? Так вот, он вам не удался — карета не моя, а брата. Когда Родгар узнает о вашей выходке, вы получите столько горячих, что неделю не сможете сидеть. — С минуту он раздумывал. — Краска скроет следы вашей бурной деятельности, и слава Богу. Если карета с гербом привлекает внимание, то изуродованная — тем более.
Не дожидаясь ответа и не глядя больше на Честити, он скрылся внутри. Вскоре на траву шлепнулся узел.
— Это все принадлежит Гарри, моему груму. Он немного выше вас, так что должно подойти. — В узле оказались грубая рубаха, заплатанные штаны и линялый шейный платок. Все это Син небрежно бросил ей. — Не нужно морщиться, все чистое. Обувь, головной убор и верхнюю одежду возьмите свои, но на вашем месте я бы на них немного потоптался, для правдоподобия.
— Я так и сделаю, — буркнула Честити и повернулась, чтобы уйти. — Пойду переоденусь.
— А здесь чем хуже? — осведомился лорд Син, стоявший со скрещенными руками и прислонившись к карете. — Вы что же, сама стыдливость? Или опасаетесь, что я буду пожирать глазами ваше угловатое тело? Можете быть совершенно спокойны, я решительно предпочитаю женский пол.
— Ни минуты не сомневаюсь! — Честити снова покраснела, проклиная дурацкую привычку. — Дело не в этом, милорд. Я и в самом деле несколько… стыдлив.
— Представляю, как над вами издевались в школе! — крикнул лорд Син ей вслед.
Войдя в дом, раздосадованная Честити изо всех сил хлопнула дверью.
— Почему я не оставила его на дороге?!
— И хорошо, что не оставила, — сказала Верити, паковавшая вещи, и губы ее дрогнули в улыбке. — Это кладезь премудростей. Кому придет в голову высматривать леди средних лет с кормилицей и младенцем?
— Средних лет? Это он-то? — Честити повертела в руках поношенное тряпье. — Лучше бы я настояла на роли… ну, скажем, матери.
— Мать, которая моложе дочери и к тому же стриженая? Ах, почему парики сейчас носят только мужчины! В былые времена вопрос решился бы проще.
Рука Честити сама собой потянулась к чахлой поросли на месте некогда длинных и густых локонов.
— Прости, милая! — Верити бросилась обнимать сестру. — Мне не следовало упоминать о волосах. Но ведь они отрастут!
— Конечно, отрастут. Если помнишь, отец обрил меня наголо. А чего наговорил при этом! — Она передернула плечами, словно сбрасывая груз неприятных воспоминаний. — Зато он исправил дело, вынудив меня надеть мужское. Бритоголовая женщина выглядит нелепо, а юноша всегда может надеть паричок. Согласись, из меня получился недурной парень, и сейчас это кстати. Никому в голову не придет выискивать во мне женщину.
— Отец смягчится… — начала Верити, но Честити перебила ее:
— Не упоминай о нем! Он прогнал меня с глаз долой, а я за это вычеркнула его из своей жизни.
— Но ведь он всегда желал нам добра, — вздохнула сестра.
— Он желал добра в первую очередь себе.
— Как ты можешь так говорить о родном отце!
— Если он тебе такой родной, отчего же ты не спешишь в его любящие объятия?
Верити помолчала, скатывая пару чулок, потом подняла взгляд.
— В самом деле, после всего случившегося…
Зная, как много означают для Верити родственные узы и как она мучается своим отношением к отцу, Честити обняла ее. Ведь ее собственная вера в отцовскую справедливость тоже рухнула не сразу.
— Все образуется, вот увидишь. Мы наладим свою жизнь без помощи отца. «Непогрешимый», скажите на милость! Тот, кто первым назвал его так, не слишком разбирался в людях.
— Я много думала над твоими вчерашними словами и нахожу, что наш союз с сэром Уильямом не имел особого смысла, а уж твой с сэром Генри — и того меньше. Возможно, с годами отец впал в слабоумие.