80 
— Не только Бог, мой мальчик, но и любой здравомыслящий человек, — возразил граф своим густым, низким голосом.
Он был заметно раздосадован поворотом событий. Честити поздравила себя с тем, что Форт решил остаться и присутствовать при разговоре. Что бы он ни думал о ней, кем бы ни считал, он один мог смягчить ярость графа.
В два широких шага отец оказался перед ней, упер трость в пол и вновь сложил на ней руки.
— Я сильно опечален, дочь моя. Более того, я в недоумении. Видеть тебя облаченной в мужское платье, знать, что ты бродишь по дорогам одна, без присмотра… Ты осмелилась покинуть стены, в которых я приказал тебе оставаться вплоть до дальнейших распоряжений. Твоя безнравственность, дочь, губит не только тебя, но и сестру. То, что ты явилась в Мейденхед искать ее, — ложь! Ты во всем помогала ей. Зачем? В пику родному отцу.
Честити была перепугана, но уже не парализована страхом, как прежде. Чувства были в смятении, но разум ясен. Если бы удалось заставить отца проговориться!
— В пику тебе? Что ты хочешь этим сказать, отец?
Судя по тому, как сузились глаза графа, он тоже заметил и оценил перемены в ней. Однако его скорбный, увещевательный тон не изменился.
— Когда дочь обращается за помощью к кому-то иному, это сокрушительный удар для любящего отца. Я готов поверить, что Генри Вернем совершил нечто такое, что вынудило Верити бежать из дому, но отчего она не постучалась в двери Уолгрейв-Тауэрс? Потому что ты, беспутное создание, подбила ее на опрометчивый поступок. Чего ты надеялась добиться, ума не приложу.
Честити открыла рот для объяснений, но в последний миг поняла, что вот-вот угодит в ловко расставленную ловушку.
— Я приехала в Мейденхед, — сказала она вместо этого, — потому что знала: если Верити не постучалась в двери Уолгрейв-Тауэрс, значит, она может быть только здесь. Ведь именно здесь находится ее возлюбленный. Быть может, она боялась, что ты вторично помешаешь ее браку с Натаниелем.
— Помешаю? — воскликнул граф, весь воплощенное изумление. — Она сама предпочла отдать руку сэру Уильяму, а я всего лишь дал согласие!
— Предпочла! — с горечью повторила девушка. — Ты заставил ее стать его женой, как пытался заставить меня стать женой его брата.
— Ах! — Он с сожалением покачал головой. — Протяни правую руку, дочь моя.
По спине у Честити прошел ледяной озноб. Отец все-таки завлек ее в ловушку, толкнув на дерзкий ответ. Мужская роль наложила отпечаток на поведение и речь, она научилась свободно высказываться. Что ж, рано или поздно трость все равно должна была пойти в ход.
— Но, отец! — запротестовал Форт, хотя было видно, что он потрясен ее резкой отповедью.
— Мальчик мой, — сказал граф печально, — я же не стану терпеть то, что твоя сестра день ото дня становится все наглее. Отцовский долг требует наказания за дерзость, и, хотя душа моя скорбит, воля будет тверда. — Он повернулся к Честити. — Протяни руку, или я позову Линдли.
Приходилось подчиниться, но Честити не могла допустить, чтобы удар тростью по ее руке был преподнесен Форту как нечто новое и из ряда вон выходящее.
— Я знаю, отец, я знаю. Когда ты порол меня, чтобы принудить к браку с Генри Вернемом, Линдли был только счастлив помочь.
Девушка приблизилась и протянула руку ладонью вверх, проклиная себя за то, что не может подавить в ней дрожь. В первый раз рука не дрожала — просто потому, что тогда она не имела представления, как сильна будет боль. Трость резко опустилась, ладонь обожгло, словно расплавленным оловом. Честити прижала ее к груди, борясь со слезами.
— Надеюсь, этим положен конец дерзостям. Дочь не смеет подвергать сомнению отцовские суждения. А теперь говори, где Верити.
— Не знаю.
Это прозвучало так искренне, что граф было поверил, но он соображал лучше Форта и заподозрил подвох. Приподнял ее лицо тростью и заставил посмотреть в глаза.
— Тогда скажи, где и когда ты ее видела в последний раз.
— На Пасху в Уолгрейв-Тауэрс, — с запинкой произнесла Честити.
— Она лжет, — сказал граф сыну.
— Похоже. Ради всего святого, Честити, зачем ты это делаешь? Верити может пострадать, не говоря уже о младенце. Скажи, где она, и мы о ней позаботимся.
— Только если отец поклянется, что даст согласие на ее брак с Натаниелем! — отрезала девушка, отбросив всякое притворство.
— Глупости, — отмахнулся граф. — Пока не истечет срок траура, о новом браке не может быть и речи.
80 
